Книга воспоминаний о Пушкине - [28]
При воспоминании о двух моих генералах, Орлове и Киселёве, я невольно припомнил сожаление некоторых, что мы русские не участвовали в крестовых походах, сожаление, быть может, весьма глубокомысленное и дельное, но для меня непонятное, и именно потому, что это такое сожаление, которое легко утешается в соучастном воззрении на славную землю русскую, где со дня её православия почти каждая семья может похвалиться христолюбивыми воинами, а некоторые и поголовными жертвами за дом пресвятой богородицы, за царя и отечество.
Например, четыре брата Орловых: Алексей[155], Михайло[156], Григорий[157] и Фёдор[158] Фёдоровичи, все, под знамёнами креста и России, служили с честию. Три брата Киселёвы: Павел[159], Сергей[160] и Александр[161] Дмитриевичи также, а последний из них, Александр, служивший в лейб-егерском полку, был убит на полях Бородинских. Не быть бы и четвёртому, Николаю[162], дипломатом[163], если-б он мог явиться в армию прежде 20 года. Да и тут Павел Дмитриевич, несмотря на юность брата, чуть-чуть было не записал его в один из полков наших. Но одни ли эти семьи могут хвалиться усердием и любовью к отечеству? их тысячи и наконец вся земля русская… Да, там, что ни говори, а только русским мог сказать Алексей Петрович Ермолов[164] то, что он сказал в 20 году войскам ему вверенным: «не вам предлежат горы неприступные, не вам поля непроходимые: скажу волю государеву, и вы перейдёте препятствия». Живо помню я этот приказ Ермолова, доставленный к нам в главную квартиру, помню, с каким одушевлением я прочёл его и как на первый раз слёзы восторга затмевали буквы.
Но я слишком увлёкся воспоминанием моих восторгов; пора в путь. Итак на другой день утром мы оставили Тульчин. Генерал с начальником штаба отправились в м. Немеров к графине Потоцкой, а я с Фёдором Фёдоровичем в Киев, где и должен был ожидать приезда М. Ф., по его назначению.
В это время вдова графа Потоцкого[165], знаменитого магната Польши, участника в Торговицкой конфедерации, жила в своём замке, близ м. Немерова, в том замке, которому основанием служила бедная хижина, богатая воспоминаниями счастливых, поэтических дней её жизни.
Об этом замке я скажу впоследствии, а на этот раз ограничусьтем только, что графиня Потоцкая[166], о красоте которой говаривали прежде, и в преклонных летах обладала красотою, в ореоле лучезарной красоты дочерей своих, этих двух красавиц, Софьи[167] и Ольги[168]. И действительно, они были очаровательны и до того прекрасны, что если-б кто спросил меня, которую из двух я нахожу лучше, то я бы затруднился в ответе или бы отвечал с простодушием младенца: обе лучше.
Несмотря на снеговый вихрь и беспрерывный крик Фёдора Фёдоровича: пошёл! я предавался мечтам о красоте и Немерове, и одни толчки только, как неразлучные спутники удалой езды, вышибали меня из мира фантазии.
— Каково едем! — говорил мне Фёдор Фёдорович.
— Славно, — отвечал я замирающим голосом, невольно подпрыгивая на каком-то чемодане, как будто вырубленном из камня.
— То-то же, — заметил Фёдор Фёдорович, — это видно не с генералом ехать: наш бы превосходительный не позволил так скакать, сказал бы: головку сломишь.
— Да разве долго, — заметил я.
— Так что-ж, — возразил Фёдор Фёдорович, — жизнь копейка, голова наживное дело. Пошёл! — снова крикнул Орлов. — Жаль, — прибавил он, — что Пушкин не с нами: он бы потешился нашей удалью.
И таким образом, раскидывая везде щедрою рукою ямщикам на водку, мы домчались до Махновки, где Фёдор Фёдорович расположился ночевать. Мне было это на-руку, я как-то устал и чувствовал себя нездоровым.
В небольшой гостинице города Махновки, невдалеке от станции, мы заняли всё, что только занять было можно, исключая общей комнаты со входа для приезжающих. Но несмотря на это всё, едва нашлась одна удобная комната для нашего помещения, да и та была бильярдная.
Бильярд и какая-то софа составляли всю мебель этой комнаты. После прихотливого ужина, заказанного Фёдором Фёдоровичем, мы улеглись, я на софе, а Фёдор Фёдорович на бильярде, который едва только был ему по росту.
От усталости или нездоровья, мне как-то не поспалось, и я встал на рассвете, Фёдор Фёдорович спал тем богатырским сном, которым немногие спят и на роскошной постели.
Когда совсем рассвело, я перешёл в общую комнату, закурил трубку и предался мечтаниям; одна мысль сменяла другую; но заметив на станции какие-то картинки, я начал их рассматривать, и что-ж? чего, чего тут не было: и коварство Далилы, и изгнание Агари, и история Вертера, а между ними портреты Понятовского, Собиеско и г[рафа] А[ракчеева]. Последнее изображение, как чародейною силою, перенесло меня в родную семью, заставило вспомнить многое, что я слыхал в детстве, и особенно рассказы моего дяди генерала Б[огдано]ва[169] о г[рафе] А[ракчеев]е.
Вдруг почтовая тройка промчалась на станцию, а в общую комнату вошёл какой-то проезжающий, в меховой папке, в шубе, и закутанный вокруг шеи огромным платком в роде шали. Войдя в комнату и увидя меня, он как будто поспешил снять свою шапку и мне поклонился; я отвечал той же вежливостью, и ещё с большим вниманием, как к человеку, который меня старее, и тем более, хотя и жаль, а скажешь, что не все старшие вежливы.
Об авторе: 1929 года рождения, наполовину негр, наполовину индеец сиксика (черноногие), Куртис Найт до 8-ми летнего возраста жил в индейской резервации. Очень рано его вдохновила к сочинению песен его мать, она писала не только отличные стихи, но и хорошие песни и музыку. После окончания школы он переехал в Калифорнию, там было несравненно больше возможностей для расширения музыкального кругозора. Затем автобус, проделав путь в три тысячи миль, привёз его в Нью-Йорк, где он встретил одного агента, занимающегося подбором групп для созданных им целой сети клубов на Восточном Побережье.
Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.
За две недели до тридцатилетия Марк Болан погиб в трагической катастрофе. Машина, пассажиром которой был рок–идол, ехала рано утром по одной из узких дорог Южного Лондона, и когда на её пути оказался горбатый железнодорожный мост, она потеряла управление и врезалась в дерево. Он скончался мгновенно. В тот же день национальные газеты поместили новость об этой роковой катастрофе на первых страницах. Мир поп музыки был ошеломлён. Сотни поклонников оплакивали смерть своего идола, едва не превратив его похороны в балаган, и по сей день к месту катастрофы совершаются постоянные паломничества с целью повесить на это дерево наивные, но нежные и искренние послания. Хотя утверждение, что гибель Марка Болана следовала образцам многих его предшественников спорно, тем не менее, обозревателя эфемерного мира рок–н–ролла со всеми его эксцессами и крайностями можно простить за тот вывод, что предпосылкой к звёздности является готовность претендента умереть насильственной смертью до своего тридцатилетия, находясь на вершине своей карьеры.
Часто слышишь, «Если ты помнишь шестидесятые, тебя там не было». И это отчасти правда, так как никогда не было выпито, не скурено книг и не использовано всевозможных ингредиентов больше, чем тогда. Но единственной слабостью Таппи Райта были женщины. Отсюда и ясность его воспоминаний определённо самого невероятного периода во всемирной истории, ядро, которого в британской культуре, думаю, составляло всего каких–нибудь пять сотен человек, и Таппи Райт был в эпицентре этого кратковременного вихря, который изменил мир. Эту книгу будешь читать и перечитывать, часто возвращаясь к уже прочитанному.
Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.