Книга воспоминаний - [388]

Что видел сердцем — надо пережить;

Глаз видит только стреляные гильзы,

Да большака серебряную нить.

Киркенес, 1944

* * *

Дом стоял на перекрестке

Где-то в городе моем.

Там на лестнице в известке

Мы измазались вдвоем…

Был облезлый он, как кошка,

Или краше» в желтый цвет?

Я теперь забыл немножко,

Да и дома,

и общем, – нет.

Эти маленькие ранки

Как делить с женой и сыном?

И несутся с гиком санки

По заснеженным руинам.

* * *

He was a man, lake him for all in all…

Сорок лет я в отпуску у смерти,

Сколько мной протоптано следов!

Сорок лет я в этой крутоверти, –

Еле слышно тиканье часов.

Каннибальская неразбериха!

Жуй ли, рви ли — это не про нас.

И пускай хлебать со всеми лиха –

Лишь бы честно встретить смертный час.

Отвечая толкам и наветам,

Сын мой про меня чтоб мог сказать:

«А в итоге — был он человеком,

Больше мне такого не встречать».

1955

* * *

Какие прошли надо мною

Великие полчища бурь!

Их тучи вставали стеною,

Недолгую жрали лазурь.

Одну за другой их спускала

С приструнки рука подлеца,

Чтоб по миру смерть завывала,

Кося и кося без конца.

Судьбою народной шутила,

В термометре ртутью ползла,

В ночи со штыком приходила,

Военной дорогой вела.

Земля под ногами дрожала,

Все ближе ложился разрыв…

Как много со мною стояло!

Как много!.. А я еще жив:

Остался я жив и беспечен,

Кругом мишура и уют.

Но общей судьбой я отмечен,

И горе и смерть меня ждут.

Когда, предъявив полномочья,

В тиши, иль железом звеня,

Когда она глянет мне в очи,

И страху научит меня?

Бессонница

Часы стучат, заполонив молчанье,

Пока в душе, как в улице, темно,

Отстукивают с мигами прощанье.

Уже трамваи скрежещет мне в окно,

А звездное пустое мирозданье

Холодной черной вечностью полно.

Вся наша жизнь — сплошное расставанье,

И чем я жил — пожалуй, все равно.

* * *

Жизнь состоит из череды вещей

Обидных и непоправимых.

Сами с собой всегда мы. Гадко там,

Нельзя забыть, нельзя заткнуть ушей,

Нельзя бежать и жаловаться нам,

Как дети жалуются маме.

М.М.Д.

С четырех со сторон меня смерть окружила,

А любовь — ни с одной стороны.

Поскорей бы прохладная скрыла могила

И не мыслились мысли, не снились бы сны.

О грядущем не ведать, не ведать, не ведать.

О прошедшем забыть и сегодня проспать;

Не любить, не читать; не грешить; не обедать;

Не учить и не спорить; не думать; не ждать.

Лечь, к устам подступающей речи не зная,

Ни как после бессилие слов ощущать,

Чтоб была то ни малая ночь, ни большая:

Без томленья лежать; без усилья молчать.

1954

* * *

На пушистых ветках темной ели,

Среди хрупких блесток, среди тьмы,

Словно в детстве, свечи нам горели, –

И, как в детстве, замечтались мы.

Мне свеча сгорает без возврата.

Если пламя сильное — коптит.

Каждый миг горения — утрата:

Догорела… нет… еще горит.

Так, — хотя уж безнадежно дело, –

Наше тело борется с концом.

Но душа гораздо раньше тела

Судорожным гаснет огоньком.

Что ж — последним синим трепыханьем,

Искоркой златя стеклянный шар.

Лапы тьмы качнув своим дыханьем.

Стеарином истекай, душа.

1957

* * *

Что ни день одно — все эта же боль,

Каждой ночью — раскаянье

И на сердце ком — то ли снег, то ли соль

И никак не дождаться таянья,

И лежат вокруг, как себя ни неволь.

Кольца скользкого змея:

Каждый день одно — все новая боль,

Но другим от меня больнее.

1972

Кассандра

Вес, кого остерегает –

Слепы и глухи:

Так Кассандру Бог карает

За ее грехи.

А тяжле есть ли грузы?

Лучше помолчим:

Кто измерил вес обузы

Раменам чужим?

15–16.11.1976

* * *

И останется Ленин до века великим,

Как великим до века остался Петр,

И ни пуля в затылок, ни вдовьи клики –

Вес не в счет, все не в счет, вес не в счет, вес не в счет,

Тихо в детских домах для врагов народа:

Пусть глумленье, пусть смерть рукотворных сирот –

Вес оплатится словом кимвальным «свобода»

И высоким забором: там кто-то жрет.

Все нас будут учить, как писать нам оды,

Как нам морду плевкам подставлять, что ни год,

Как нам классы травить, как травить народы

И не помнить, что есть человеческий род.

Все ль еще нам делить берега Иордана

И кому отдать захолустный Наблус?

Где приправлены нефтью, где солью раны,

И напрасно ли был распят Иисус?

Слышен глас пророков в бензиновом чаде,

Вымирает зверь и не дышит лес, –

Так задохнемся ж, люди, в собственном смраде –

И без нас у вселенной достанет чудес!

1978

* * *

На такой же больничной постели

Через десять лет, через год –

Может быть, через две недели

Смертный вздох мой выдохнет рот.

А помчат меня так же срочно

Под привычный сирены свист.

И повесят мне так же точно

В ноги температурный лист.

Не дадут мне дома возиться,

Книги милые перелистать.

Не дадут мне с мыслью проститься

И в больницу свезут помирать.

Не для дома больничные муки:

Чтобы память была легка.

Не сдавайся в нежные руки –

Равнодушная легче рука.

Смрад от тела, утка да судно,

Стыд и боль — ничем не помочь;

Долго, больно, стыдно и трудно

Мы из жизни уходим прочь.

* * *

В последний год,

Когда на Луне

Партбюро еще ни разу не собиралось,

И не открыли отдела кадров,

Черные тени ложились на снег

При неистраченной лунной погоде.

Все пока еще довольно недурно:

Еще на Луне не построены сортиры

И не разбросаны консервные банки.

В двадцать четвертом веке

Люди будут стоять на планете

Вплотную, как на площадке трамвая.

Природы не будет

И не будет любви.

Я — последний человек,