Книга воспоминаний - [386]

арабист; Дьяконов Алексей (брат), инженер-кораблестроитель; Мачинский А.Д., археолог; Марморштейн (?), историк-марксист, доносчик; Петров Е., писатель; Ревнов (?), арабист, доносчик; Розенштейн Д., философ; Самойлович В.Р. (сын); Старков В.Б., капитан корабля; Фурсенко И.В., биолог.

Воспоминания стихотворные

Белой ночью

Светлый север зеленеет над затихшею землей,

Тихо листьями шевелит бесконечный шар земной.

Темно-красной влагой полных двух стаканов слышен стук.

В полутьме передо мною позабытый старый друг.

Как прохладный этот вечер, тихо наша речь течет,

И в своей недолгой жизни сам себе даю отчет.

Забываешь по крупинке все, чем сердце билось встарь,

Но в такую ночь, быть может, городская сгинет гарь,

И пойдет душа дорогой, вдаль под темною листвой,

Вспоминая понемногу путь давно пройденный свой.

Можно век итти полями, край планеты не найти –

Хорошо, что светлоглазой с той душою по пути…

1935

* * *

С темно-зеленой выси, где в волненье

Мы прерываем праздный разговор,

Недвижный в вечно плещущем движенье

В величье голубом открыт простор.

На полукруг пустынных побережий

В мильонный раз свершали струи бег.

И я познал пред миром трепет прежний,

Племен премудрых поздний человек.

Когда был ревом полон лес косматый

И неисхожен мир, дремуч и гол,

На берег вышел некто волосатый

И, хитроумный, камень расколол.

Воздвигнув мир, как дед — шалаш свой дикий,

Свершали люди все страшней дела,

И под стопы их мудрости великой

Природа покоренная легла.

На полосе песков все было пусто,

Все рокотали струи без конца, –

Мы продолжали речи про искусство,

Не помянув косматого отца.

1939

Из Вильденвеля

Etensomt land er denne dunkle sjel

Страна пустынная — туманная душа,

Где вес живет, страдает, отражает

Страдания и жизнь других. Спроси ж:

Кто путешествует страной твоего сердца?

Кто благородный ищет там цветок,

Чьи ветры по миру разносят семена

И сеют в плодородной этой почве,

Далеко от садовников и грядок?

Кто ищет родников по лесу твоих мыслей,

И там живет, и жизнь из жизни пьет,

И изучает там сиянье глаз своих?

* * *

Гончарный круг

Круг вертится, время шутит, -

На круженье положись –

Как захочешь, он закрутит

Нашу глиняную жизнь.

Крута ход всегда единый –

Он не может не крутить –

Быть горшку из кома глины,

Чтобы кашу в нем варить.

Много лет придет и минет –

Равнодушная рука

Из земли разверсткой вынет

Два разбитых черепка.

Я тебе, когда на деле

Срок для жизни наступил.

Обожженной той скудели

Два кусочка подарил.

Подожди еще немного –

Круг шуршит, верна рука,

И совсем не дело бога

Обжигание горшка.

Кармир-Блур, 1939

* * *

15 августа

Покрыты мягкие холмы

Ковром мохнатым. Скоро осень.

Над озером склонились мы,

Где синь небес и темень сосен.

Друг другом горды и богаты,

От этих сосен и долин

Мы донесем свои пенаты

В тот неизбежный край седин,

Где будем вместе я и ты,

Как наше озеро, чисты,

Прямей душою этих сосен,

Как вереск, цветом встретим осень.

* * *

Земля зимы, земля озер и сосен,

Зеленых звезд прозрачный хвойный лес!

Еще без краю и долин и весен,

И синих, и пылающих небес.

Не терпит время, путь еще далекий,

Но нам дорога с песнею легка –

Берем с разбега перевал высокий,

И все уходят с неба облака!

Но вот желтеет небо и вершины,

И слышен стук колес и звонкий плач,

И пар встает над новою долиной,

И воздух пахнет морем и горяч.

Широк тот мир, что разлился под нами

Огромной, необъятною землей.

Высоко ночь открылась перед нами,

Но долог путь за нашею звездой.

* * *

Начало осады

Вчера смеялись и любили,

Вчера для всех весна цвела.

А многие уже отжили,

И жизнь короткая прошла.

Вчера мы были солнцу рады,

Шумели кроны Островов –

Сегодня слышно канонаду

И немцы взяли Петергоф.

И по асфальту наших улиц

Навстречу вечной спешке дня

Без края толпы потянулись

От Пскова, Гдова, Ильменя.

Тянулась к смерти: нет на свете

Страшней, чем беженцам в пути!

Горят костры, устали дети,

Неведомо, куда идти.

Узлов убогость, женщин мука.

Сентябрь, холодная роса.

И летчики на черных Stuka[367]

Чертят родные небеса.

Круги воронок вдоль дороги,

Где избы, где одна труха,

Хлопки зениток, плач тревоги,

Вокзальной давки чепуха,

Ребенок у окна теплушки

И неизбежность тишины:

Все было в жизни безделушки

Перед суровостью войны.

1941

* * *

За поворотом дороги

Как поворот дороги горной,

От детства в зрелость поворот –

И вот уж смерти гром упорный

Со всех сторон меня гнетет.

Обряд таков: ты постепенно

Не веришь — веришь — месяц — год –

И вдруг на сердце лед мгновенный:

Обжег и холодом грызет.

Тогда лицо увидишь ясно,

Морщинки у веселых глаз,

И все, чем жил он — так напрасно –

И ходит призрак среди нас.

А часто вспоминать не буду –

Он очень хрупок, призрак мой:

Пыльца сотрется, тьма повсюду –

Он тут, но он уж неживой.

Потом запретно будет имя

Так долго — кажется навек;

А там — заговоришь с чужими:

Все забывает человек!

И жизнь то бьет меня, то шутит,

С людьми делю судьбу одну.

Пускай дорога снова крутит,

Нырнет, вползет на крутизну! –

Одну надежду я питаю:

Чтоб до того мне не дожить,

Как снова свистнет пуля злая,

Чтоб сына моего убить.

Чтоб раньше (был ли путь бесплодным?),

Когда придет мой смертный сон,

Вот так же громом бед холодным.

Как я, он был бы поражен.

1943

* * *

Недавно только с неба солнце скрылось, –

Неугасимая, холодно-золотая

Заря катится по зеркальным водам.