Книга попугая - [60]

О попугай, я тоже ранее была прахом и скоро снова обращусь в прах. Жизнь мне подарили всего лишь на несколько дней. Если ты позволишь, я проведу их с другом, а не с чужими людьми».

Нахшаби со своею расстался родней

И наполнил потоками слез своих море.

Счастлив тот, кто всю жизнь возле близких своих

Проживал — он не знает страшнейшего горя.

«О хозяйка, — ответил попугай, — ты говоришь правду: жизнь только тогда идет в счет, когда проходит в кругу друзей, существование только тогда ценно, когда живешь возле своих близких. Жизнь без общества друга — это страшная смерть, существование без встречи с милым сердцу — мучительное наказание. Но только ты сама раскрываешь врата печали, сама снимаешь венец покоя с головы сердца, так как ты все время теряешь понапрасну, терпеливо переносишь страдания. Разве ты не знаешь, что любовь несоединима с терпением, что ртуть на огне не бывает спокойной?

Если скроется друг, а влюбленный покоен,

То он лгал про любовь, не был искренен он.

О хозяйка, хотя проволочка в любви недозволима, но зато в любви есть много обязательных правил и условий. Когда ты пойдешь на свидание с другом, ты должна явить красоту и образованность, должна хорошенько показать свою воспитанность, тряхнуть цепью своих совершенств и не смеяться над собой, как жена эмира». — «А что это за история про жену эмира?» — спросила Худжасте.

«Говорят, — ответил попугай, — в крайних пределах Кирмана[123]был некий эмир, саном подобный небесному своду, обладавший войском, по численности равным царской армии. Была у него жена, чрезвычайно красивая и крайне совершенная. А у эмира был один сотрапезник. Всякий раз, когда уста его складывались в улыбку, изо рта его высыпался полный подол роз, и если он улыбался в день тысячу раз, то полы и рукава его тысячи раз наполнялись розами».

Нахшаби, в мире много бывает чудес,

Ты не думай, что мало хорошего в нем.

И добро в этом мире бывает, и зло:

Мне пришлось услыхать и о чуде таком.

«Как-то раз приехало несколько послов от царя к этому эмиру. Он увидел, что они отличаются познаниями в различных науках, и пригласил своего сотрапезника, потому что они обладали всеми теми же совершенствами, как и сотрапезник, кроме „розовой улыбки“, которой тот обладал в придачу.

Сотрапезник по пути увидел негра, от темноты лица которого утро казалось вечером, от черноты кожи которого день становился ночью. Верхняя губа его доходила до лба, а нижняя свисала до самой полы. С сотней веселых ужимок плясал он, не слыша музыки, безо всякого видимого повода к веселью притоптывал ногами. Сотрапезник спросил его о причине его радости. „Радость моя проистекает от того, — ответил негр, — что сегодня ночью я после долгого времени свижусь с возлюбленной и желанной моей“. — „Кто же твоя возлюбленная?“ — „Некая женщина“. — „Как же ты сегодня ночью попадешь к ней?“ — „Сегодня к эмиру прибыли совершенные и разумные послы, приехали мудрые и ученые посланники. Несколько дней пробудут они у эмира, и сотрапезника тоже пригласили туда. Он тоже несколько дней не возвратится домой, и я каждый день буду гонять коня любви с его женой и играть с ней в нарды страсти“.

Сотрапезник смутился и призадумался, что же это, мол, такое. Он хотел вернуться назад и расследовать и разузнать, в чем дело, но посланец эмира не отпустил его, привел на собрание к эмиру и посадил его среди прочих сотрапезников. Беспокойство о жене и мысль о негре повергли сотрапезника в такое волнение и тревогу, что, сколько эмир ни просил его засмеяться и показать приезжим свой розовый дождь, роза уст его совершенно не смеялась и бутон губ совсем не распускался в улыбку».

Поистине, ученые говорят, что смех — причина веселья, а улыбка — примета беспечалия. Когда радость человека достигает высшей степени, проникает во все его жилы и связки и распространяется по всем членам и частям тела, веселье это стремится проявить себя, вырваться изнутри наружу и в силу необходимости избирает для этого рот человека. Если веселье невелико, дело кончается улыбкой, если оно средней величины — переходит в смех, если же оно захватывающе, оно завершается хохотом.

Нахшаби, кто печален, смеяться не станет,

Нам с тобою — увы! — не до этих утех!

Смех — веселия признак, всегда это помни,

Кто печален, забудет навеки про смех.

«Эмир, увидев, что сотрапезник волнуется и терзается, решил, что он нарочно состряпал кислую физиономию, намеренно придает себе мрачное выражение, и повелел отвести его в тюрьму.

Когда негр-ночь открыл свое черное как деготь лицо, мир стал для сотрапезника еще темнее, мысль о негре сделала его лицо чернее дегтя. Случайно жена эмира была влюблена в вожака слонов, и тот тоже любил ее. Когда прошла первая ночная стража[124], вожак привел слона к стене замка эмира, жена спустилась к нему с крыши замка, и они на спине слона начали предаваться любовным утехам.

Увидев это, сотрапезник рассмеялся, и пола его наполнилась розами. Весть о его смехе доставили эмиру. Тот молвил: „Неужели птица разума вспорхнула с гнезда его мозга? Иначе как могло бы быть, что на пиру он не радуется, а в отвратительной темнице смеется“».