Книга перемен - [30]

Они были одноразовыми солдатами. Их отправляли на задание, выдав минимум оружия и даже не предложив надеть бронежилеты. Когда те, кто выжил в ходе этого бесполезного рейда, рассказывали о нем, у меня не осталось сомнений, что боевики сменили партизанскую тактику «ударь и беги» на «ударь и умри». Камикадзе, елки-палки. Только не знавшие, что вместе с боекомплектом получили билет в один конец. Хотя второй земляк, Юра из Чернигова, видимо, это понимал. Он волком смотрел на меня в упор и, пропустив мимо ушей полтора десятка вопросов, ответил на единственный.

– Рассчитываете ли вы когда-нибудь вернуться домой? – спокойно произнес я.

И тут он широким жестом рук, скованных стальными браслетами, резко указал на пол.

– Минус два уровня, минус два я вернусь! – выкрикнул он.

Я, честно говоря, растерялся, и он понял, что его ответ нуждается в пояснении.

– Минус два уровня земли. В гроб! – снова почти закричал боевик.

Он был уверен, что живым отсюда не выйдет. Ему было очень жаль себя. Злые сероватые глаза наполнялись слезами. А может быть, ему просто хотелось плакать от ненависти к тем людям, которым он проиграл. Они оказались правы. Он – нет. Вполне достаточный повод для ненависти.

Третий боевик, не похожий на первых двух. Именно он был главной целью нашего визита в Мариуполь. Россиянин, из Воронежа. Ходили слухи, что это матерый диверсант и что ДНРовцы, пытаясь отбить его, в тыл нашим войскам высылали еще одну диверсионную группу. Но это, к моему журналистскому сожалению, оказались всего лишь слухи. Воронежский парень был таким же, как и его товарищи, одноразовым солдатом без бронежилета. И вот он сидит передо мной, двадцатипятилетний смышленый строитель из российской глубинки. С хорошей улыбкой и добрыми глазами. Сидит, рассказывая о том, что никогда не думал, насколько сильна бывает фантомная боль.

– Вот нет ноги, понимаете, а она болит. Болит иногда так безумно, что выть хочется. Читал когда-то об этом, думал, что это писательские фантазии. А оказалось правда.

У него очень правильная, почти литературная речь. Насыщенная образами, а не матерными междометиями. Сразу видно, он большой любитель поговорить. У таких, как он, есть редкий талант, как говорится, «ездить по ушам» красивым девушкам. Не врать, а именно искусно плести нить рассказа, привлекая внимание и к повествованию, и к себе. Кстати, о своей девушке он говорит в прошедшем времени, так, как будто потерял ее вместе с ампутированной ногой.

– Александр Пашков. Саша, – улыбаясь, представился он. – Обнаружили нас под Марьинкой. Мы ушли на Гранитное. Именно там нас отработали и обработали. А дальше помню все какими-то фрагментами. Была у меня с собой граната. Думал, надо ее взорвать, потому что слышал из нашего телевидения, что украинцы над пленными издеваются. Думаю, живым не сдамся. Но душку, видимо, не хватило. Ранения почти не почувствовал. Такое легкое покалывание, словно пчелка меня укусила. А потом страшная усталость. Чувствую, несут меня куда-то. Принесли в какой-то подвал, стукнули пару раз, записали на видео. Дальше не припоминаю. Вышел в астрал. Вернулся, смотрю – лежу на койке в больнице. Снова отключился. Потом опять прихожу в себя. Доктор мне говорит: «А мы, дружок, тебе ногу ампутировали». Я говорю: «Да ну, вы меня разыгрываете». Поднимаю одеяло и вижу, что ноги нет. Снова отключаюсь. И так дня три подряд. А потом уже привык. Нога у меня, как мишень «дартс» была, вся утыкана шприцами. Только сейчас на костыли встал.

Я спрашиваю Александра о том, что двигало им, когда он решил приехать на чужую войну. Он медленно, с паузами, отвечает, и я понимаю, что врать он не хочет, но и правду говорить боится.

– Сейчас, без ноги, в плену, или я не знаю, как это назвать, – в заточении? – не скажу, не скажу вам сейчас, зачем я сюда ехал. Ехал помочь. За идею, не за деньги. От души ехал. Готов был умереть. Думал, что вернусь живой или мертвый, но вышло что-то посередине, ни живой ни мертвый. Как-то так.

– Ты слова подбираешь настолько тяжело!

– Я не знаю, что и как вам отвечать. Морально разбит. Подавлен. Все, ноги нет. Что дальше делать? Вот отпустят меня – и что дальше? Я не знаю, что делать. Я не знаю, чем я дальше буду заниматься. Был здоровым парнем, а сейчас я инвалид, и все. Призываю ли кого-нибудь идти на войну? Нет, никого не призываю.

Он слишком много смотрел российское телевидение перед тем, как отправиться в Ростов, в учебный центр, где готовили и продолжают готовить боевиков для украинской войны. Конечно же, ни офицеры-инструкторы, ни сами курсанты этого центра себя боевиками не считают. Александра учили партизанской войне. Впрочем, минимальная подготовка у него была и до антиукраинской «учебки» в Ростове. Срочную он служил кинологом.

– Но с собаками в ДНР ты дело не имел?

– Нет, собак там не было, – усмехается Саша. Почему мой вопрос вызывает у него улыбку? Он хочет что-то сказать, но внезапно замолкает. Собственная мысль ему явно показалась крамольной. Иногда собаки бывают добрее людей, а люди злее собак. А еще человеческие создания, как крысы, идут за дудочником-крысоловом и синхронно пританцовывают под его простую, но коварную мелодию.