Книга перемен - [31]

– Я знал, что Нацгвардия и «Правый сектор» не сделали людям ничего хорошего. Они женщин насилуют, пьяные с оружием ходят.

– Это все, что ты о них знаешь?

– Ну, в общем-то, все.

– То есть конкретики никакой, будем так говорить?

– Все так и оказалось, – незлобно улыбается Александр.

– Ну, а ты сам видел, как украинские военные ходят пьяные с оружием и насилуют женщин?

Я не идеализирую украинскую армию. На любой позиционной войне есть на фронте проблемы с алкоголем. Но про насилие над донбасскими женщинами я слышал только из репортажей российского телика. И, похоже, мой собеседник тоже.

– Я сам ничего не видел. Я был с той стороны в ополчении, а с этой стороны в плену, и я не знаю ни одного человека, который бы сказал, что батальоны и «Правый сектор» – хорошие ребята. – Тут он снова задумался и вспомнил еще один источник информации. – О таком известно только со слухов. Я же говорю, никто из мирных жителей ничего хорошего о них не говорит.

– Ты можешь какую-то конкретику дать? Не абстрактные слухи, а факты? – Я начинаю медленно закипать от вязкой нелепости его ответов. У меня возникает ощущение, что я прорываюсь сквозь поролоновую стену неимоверной толщины. Пытаюсь до него докричаться, а он, мой визави, стоит с той стороны и мило, невинно улыбается.

– Да как-то я еще у вас… – И тут он заговорил без пауз: – Вот если бы вы ко мне домой приехали, то я бы вам ответил на все вопросы откровенно. А я сейчас здесь сижу, и бог его знает, чем все может закончиться.

Я смотрю на него, на его единственную ногу и на костыли.

– Как это может хуже закончиться? – вырвалось у меня. – Ты уже без ноги.

– Ну, вторую отрежут. Я не знаю! – смеется Александр нервно и неуверенно.

И тут меня осенило:

– Погоди, но ты всерьез веришь, что тебе могут отрезать вторую ногу?!

– Ну, бог его знает, что здесь может быть.

Что же это? Он абсолютно искренне убежден, что за лишнее слово, сказанное журналисту, его могут пытать. Саша, ты не за поролоновой стеной стоишь, тебя со всех сторон окружает непробиваемый поролон! Я не пробьюсь к тебе, не докричусь до тебя, пока ты живешь в поролоновом мире без свежего воздуха! Ну как это так? Человек был врагом, это правда. Но только на поле боя. Украинские солдаты пытались его спасти, перетянув жгутом кровоточащую ногу, и это было абсолютно нормально. Врачи в украинском госпитале боролись за остатки его здоровья. И это тоже было обычным делом, потому что клятву Гиппократа никто не отменял. А он с той стороны баррикад глядел на украинцев и видел кровожадных монстров. Поедающих детей. Насилующих женщин. Получающих рабов вместо боевых наград.

Но нет дыма без огня, подсказывает мне опыт. И я расспросил парня о причине недоверия к украинской медицине. А он довольно охотно ответил:

– Понимаете, нас сначала привезли в госпиталь в Волноваху. Они к нам там хорошо отнеслись сначала, но когда спросили, откуда мы, я не стал обманывать. Сказал, что из ДНР.

– А они?

– Они перепугались и засуетились. И, в общем, отказались от нас. И нас привезли в Мариуполь. Здесь, конечно, все по-другому. Медсестры за мной ухаживали.

Саша мечтательно улыбается. Думаю, медсестрам он нравился. Даже без ноги.

А он смотрит на пол, туда, где рядом с правым ботинком нет левого, и говорит о новеньких берцах, которые получил перед своим единственным рейдом.

– Мы когда пошли наемников искать, у нас и вооружения нормального не было. Ни бронежилетов, ни боекомплекта нормального. Я дополнительные рожки с патронами по всей казарме выпрашивал. В общем, берцы и автоматы. Все.

– Но вас реально послали на убой, ты же понимаешь это? – говорю. – Выдав какое-то непонятное вооружение неподготовленным людям, вас просто послали на убой. Что, собственно, и произошло, ты не находишь?

– Произошло, – глядя в пол, глухо отвечает парень. – Без ноги остался.

И тут я вспомнил случай, о котором несколькими днями раньше узнал в селе Крымском.

* * *

Там, на линии соприкосновения с украинскими войсками, стояли то ли казаки ЛНР, то ли замаскированные под казаков регулярные российские войска. А скорее всего, и те и другие, вместе взятые. И вот во время одного из боев солдаты двадцать четвертой бригады замечают, как над промерзшим полем встает в полный рост человек. Он оторвался от холодных и твердых, как ледяные торосы, комьев земли, и солдаты увидели зеленую трубу на его плече. «Муха», переносной гранатомет, был в боевом положении, и оставалась лишь секунда до того момента, когда человек на вспаханном поле нажмет на спуск. Ракета, нацеленная на солдат, могла принести смерть, и те открыли огонь на поражение. Они научились видеть опасность и реагировать на нее без рефлексий, как это делают люди, привыкшие к войне и уставшие терять своих товарищей в бессмысленных позиционных стычках.

Человека с зеленой трубой на плече опрокинуло, и он снова лег на пашню, теперь уже неподвижно. Взведенный гранатомет так и не выстрелил. Солдаты выждали, пока бой затихнет. За телом гранатометчика с той стороны не пришли. И тогда они сами вышли на поле. Когда военные подошли к неподвижному противнику, солдаты удивились. Обычно у человека, стреляющего из «Мухи», есть и автомат. «Муха»-то ведь оружие на один раз. Выпустил гранату – и выбросил пустой тубус. А у этого гранатометчика не было ничего, кроме одноразовой трубы. И бронежилета тоже не было. Значит, и сам он был солдатом на один выстрел. Выстрелил и забыл. Солдат выстрелил, и командир о нем забыл.