— Да ведь так и надорваться недолго...
— То есть? – Кришна воззрился на него с некоторым изумлением и внезапно рассмеялся: – Дружище, уметь надо! Эх ты, апсарья погибель...
Флейта захихикала, а ее обладатель радостно протанцевал вокруг гостя пару кругов, восхищаясь неискушенностью апсарьей погибели... сам Пятистрелый Кама почернел бы от зависти, увидев танцующего Баламута, и Серебряный, подавив непокорные мысли, уставился в землю, разглядывая цветы, чьи венчики любовно никли к украшенным браслетами ногам.
Красивые цветы. Да.
— И... как же? – по-звериному встряхнувшись всем телом, поинтересовался лучник.
— Тайна, – легко ответил Кришна. – Впрочем, спроси, если любопытно... у них самих...
Поблизости хрустнула ветка.
И другая.
Потом за стволами хрюкнули и засопели.
Арджуна чуть не предложил добыть кабанчика, когда Кришна, нахмурившись, остановился.
— Это что еще такое? – недовольно прозвенел флейтист, обращаясь к кустам. – А ну выходи!
Ветки покорно затрещали, и из зарослей, путаясь в лианах и спотыкаясь, вышла растрепанная девица.
Смотрелась она в общем ничего – пухленькая, статная, пышноволосая; сари, насквозь мокрое от утренней росы, облегало завидные формы. Вот только глаза влюбленной пастушки были нехороши – круглые, дурные и не то чтобы глупые, а вовсе безмысленные.
Что, впрочем, для женщины неудивительно.
— Дурища! – строго сказал Кришна. – Ты что здесь делаешь?
Пастушка открыла рот, всхлипнула, но так и не смогла ничего сказать. То ли созерцание возлюбленного всецело занимало ее небогатый разум, то ли язык отнялся от любви и испуга.
— Спасу от них нет, – уронил Баламут. – Ну, что встала? Гость к нам пожаловал, подойди, приветствуй...
Девица, хлопая глазами, неуверенно подобралась ближе и стала, задыхаясь от переживаний. Влажный коровий взор был намертво прикован к прекрасному лику аватара. Флейтист, рассмеявшись, ухватил ее поперек стана и крепко поцеловал в губы.
Осчастливленная девица ахнула, обмякла и, отпущенная, мешком бухнулась в траву.
— Любят меня женщины, но не так, – потрясенно сказал Арджуна.
Кришна пошевелил обеспамятевшую пастушку ногой.
— Как угодно над ними выделывайся, все терпят, – с тенью брезгливости заметил он. – Пойдем. Меня, верно, заждались...
— А как же... – Серебряный кивнул на девицу.
— Очухается – прибежит, – равнодушно сказал Кришна.
С приходом гостя становище немедленно расцвело праздником. Каждое пожелание аватара немедленно выполнялось, каждая улыбка была истинным счастьем, каждый недовольный взгляд вызывал рыдания. Шатры оказались на удивление богаты, а угощение изысканно; радовало глаз обилие молоденьких девиц, которые, казалось, все как одна отдали сердца Баламуту, но и они мало напоминали сельских девственниц, – здесь явно услаждали царскую душу, а не ходили за скотиной.
Местная скотина щеголяла золотыми кольцами на рогах, а ожерельям быков мог позавидовать какой-нибудь небогатый царек; украшать же святых коров цветочными гирляндами было в обычае и у бедняков.
Флейтист танцевал меж пастушек-простушек, игриво щупая то одну, то другую – те хлопали коровьими ресницами и счастливо взвизгивали. Принаряженные красотки нежно поглядывали и на гостя; Баламут, расщедрившись, предложил сосватать парочку на ночь, но Серебряный весело отнекался.
“После забав с апсарами на смертных глаза не смотрят?” – поддел Кришна.
Арджуна неопределенно пожал плечами.
По мановению руки Баламута явились напитки и угощение, кто-то потащил циновки и широкие доски – собирать пир под открытым небом. К ночи ожидали дождя, но пока колесница Солнца стремила бег по чистой голубизне. За угощением последовали и песни. Щебетали вины, тихим бряцанием вторили им цимбалы, а чуть погодя одна из девиц тонким голоском завела песню о подвигах обожаемого властелина.
Кришна поморщился.
Чем дольше он слушал, тем кислее смотрел. Когда очередной неуклюжий, но вдохновенный куплет закончился и певунья переводила дух, флейтист резко поднялся с места и заиграл сам, оборвав старания восхвалителей. Те мигом побросали инструменты и с готовностью пустились в пляс.
Серебряный невольно засмеялся. Девушки раскраснелись от усердия и пороняли венки, парни увлеченно скакали телятами; флейта дразнила и звала в пляску, подсмеиваясь тайком. Озорная мысль скользнула в уши вместе с очередным разудалым коленцем – а не выйти ли самому, показать искусство небес? Танцевал Арджуна как бы не лучше, чем дрался... Он уже почти поднялся с места, когда Кришна, переводя дух, на мгновение отнял дудку от губ.
...слишком искренней была радость этих людей; слишком полным – забвение себя и готовность предаться всецело, душу распахнуть и бросить на потеху. Добро бы, как случается при дворах царей, веселье было притворным, купленным – так ведь нет.
По-настоящему.
Пускай простой люд, куда как далекий от кшатрийской гордости, пускай любят они своего Черного до посинения, – но нельзя же так.
Или можно?
Кришна едва заметно повел бровью и сменил мелодию.
...экстаз пренебесной страсти, сладкие тенета бытия, танцующая вечность – это лила, его божественная игра. Головокружение... долгий светлый звук, исторгнутый флейтой; звон браслетов, небосвод, усеянный звездами... не овладеть, даже совершив тысячу великих жертвоприношений, но придет в объятия... Высшее счастье. Единственная цель.