Книга алхимика - [134]

Однажды летом, будучи еще мальчишками, мы с Паладоном и Азизом наведались в те горы. Если бы Азиз об этом помнил, он был бы более осторожен. Паладон в тот раз отыскал козью тропу, по которой заставил нас всех подняться до самой вершины кряжа. Принц позабыл о том летнем приключении, а вот Паладон — нет. От него-то Санчо обо всем и узнал.

Наши воины даже толком не смогли дать отпор. Христианские лучники, притаившиеся на вершинах среди скал, обрушили на армию Азиза дождь стрел. Разгром довершила норманнская конница, которая практически не встретила сопротивления. К этому моменту большая часть лошадей в нашем войске уже была убита.

Я узнал о разгроме в больнице, когда помогал Али с новым пациентом. Тот отказывался принимать пищу, поскольку считал, что конец времен не за горами и не сегодня завтра наступит Судный день, и потому желал заранее очиститься от скверны.

Я раздраженно услышал, как в дверь постучали, и пошел открывать, твердо решив, вне зависимости от знатности посетителя, попросить его заглянуть позже. С недоумением я увидел на пороге старика в рабочем фартуке. Передо мной стоял один из каменщиков, трудившихся под началом Паладона на строительстве мечети. Он и сейчас работал там с горсткой товарищей, но дела почти не двигались, и купол как был, так и оставался наполовину незаконченным: денег теперь на строительство выделяли мало, да и руководить стало некому.

— Простите, что потревожил вас, мастер Самуил, но у меня для вас послание. Откуда оно взялось, непонятно. Странное это дело. Сейчас мечеть по большей части заперта, почти вся работа встала. Внутрь никто попасть не может, ключи есть только у меня. Я их ношу в кошеле на поясе и могу поручиться, что к ним никто не прикасался. Это же собственность эмира. Я дорожу ими пуще собственной жизни. Мечеть я осматриваю ежедневно. Но сегодня утром на полу возле михраба я нашел этот сложенный и опечатанный листок пергамента, а вокруг него белые камешки кольцом выложены. Один лишь Аллах знает, как он там очутился. Вчера возле михраба точно ничего не было. Глянул я листок, а на нем что-то написано. Буквы я знаю, складывать их умею, хоть и плохо. А на листке ваше имя, и еще я разобрал слово «срочно». — Старый каменщик вдруг заговорил тихо, почти шепотом: — И росчерк я тоже узнал. Это рука мастера Паладона. Мне ли ее не признать — сколько его чертежей видел. Сначала я рассудил, что с такими документами надо поаккуратней, он ведь как-никак предатель. И подумал: отнесу-ка я это письмецо прямо к кади. А потом вспомнил, что Паладон всегда был так добр с нами… Да и вы… Помните, когда обвал случился, сколько вы возились с покалеченными… Одним словом, я решил отнести это письмо вам… Надеюсь, я поступил правильно.

— Конец! Конец! Близится вестник конца времен! — раздался за моей спиной вопль сумасшедшего.

— Спасибо, — сказал я и дал каменщику три дирхама. — О письме никому ни слова.

— Спасибо, господин, — ответил тот и, сверкнув глазами, взял деньги.

Сердце учащенно билось от волнения. Сказав Али, что мне надо ненадолго отлучиться, я уединился в приемном покое и трясущимися руками сорвал печать. Письмо было коротким.

Храни тебя Господь Самуил.

Была битва, и Азиз потерпел поражение. Если ты еще пребываешь в неведении, то скоро обо всем узнаешь. Возможно, принц жив, мы не нашли его среди мертвых. Если его увидишь, передай, что я его отыщу — нам с ним надо посчитаться.

Впрочем, об этом пока не думай. Мы рядом с Мишкатом, до города полдня ходу. Я обогнал армию, и мне надо вернуться прежде, чем мое отсутствие заметят. Потом, когда все успокоится, будем общаться как прежде — оставлять друг другу записки в старом условленном месте. Об этом после. Ты в ужасной опасности. Город ждет чудовищное разграбление. Норманны — грубые, жестокие скоты.

Уезжай из Мишката. Бери Джанифу, Саида, Ису — одним словом, всех тех, кто тебе дорог, и беги. Совсем скоро мы вступим в город. Санчо не питает к тебе теплых чувств. Он помнит твой алхимический эксперимент и собирается отправить тебя на костер за колдовство.

Уезжай немедленно, мой добрый друг, уезжай с Богом.

Паладон, он же Ясин, в память об Айше и в знак того, что письмо действительно написано мной.

Я бросился прочь из больницы. Пока в городе было спокойно, но в тот самый момент, когда я выбежал на базарную площадь, мимо меня проехали всадники: у кого-то перебинтована голова, у кого-то рука на перевязи. Их кони были в мыле, доспехи многих воинов покрывала запекшаяся кровь.

— Все пропало! — кричал один из всадников. — Визирь погиб! Спасайтесь! Спасайтесь!

Излишне объяснять, что тут началось. Паника. Закричали женщины, подзывая к себе детей. Мужчины принялись выводить из загонов коз и овец. Улицы, ведущие к городским воротам, запрудили телеги, груженные скарбом. Между ошалевшими от страха жителями порой вспыхивали драки. Кто-то начал грабить оставленные без присмотра лавки, забирая из них все, что только можно было унести. Разорение города началось еще до появления норманнов Санчо.

А уже у самого дворцу, на ведущей к нему дороге, мне пришлось проталкиваться через встречный поток слуг и рабов, которые, узнав о случившемся, тоже кинулись спасаться бегством. Когда горстка стражников попыталась их остановить, бедолаг просто скинули с обрыва. Когда я наконец добрался до ворот дворца, то обнаружил, что их никто не охраняет. Сам дворец обезлюдел. В опустевших покоях я натолкнулся лишь на несколько трупов да еще в тронном зале увидел трех пьяных конюхов, безнаказанно хлеставших вино, обычно подававшееся эмиру. В приемной перед кабинетом Азиза, как обычно, сидел седобородый секретарь, тихо перебиравший документы. Некоторые он сжигал в дымящейся жаровне, а некоторые складывал в аккуратные стопки. Когда я проходил мимо, он молча кивнул.