Кляйнцайт - [46]

Эвридика, смотрящая вперед

Болевая рота довела Кляйнцайта до кровати, позвонила Медсестре, удалилась. В ногах у Кляйнцайта удобно расположилась Смерть.

Ты у меня уже дрессированная, пошутил Кляйнцайт.

Смерть ухмыльнулась, кивнула, дотронулась до лба в почтительном жесте, уснула.

Кляйнцайт закрыл глаза, увидел простой стол и на нем — желтую бумагу. Он осознал, что у него есть много о чем подумать — и одновременно не о чем. Он решил думать ни о чем. Это было трудно. Позади ничего кружились в танце желтая бумага, стандартный размер, «Ризла». Слово гремело. Госпиталь ревел. Он слишком устал, чтобы понимать их слова.

Погоди, не спеши, сказало Ничто. Обопрись на меня, пусть оно все проскользнет мимо. Кляйнцайт послушался, оперся на Ничто, уснул.

Пришла Медсестра, принесла электроплиту, а с ней — еды, вина, «бац», «зеленую улицу», фруктовых булочек. Кляйнцайт проснулся и обнаружил, что она сидит на полу рядом с его матрасом и смотрит на него.

— Герой, — сказала Медсестра. — Глупый герой.

— Не такой уж глупый, — ответил Кляйнцайт. — В госпитале небезопасно. Они, кажется, всерьез намерены выпотрошить меня.

— Нигде небезопасно, — сказала Медсестра.

— Да ведь трудновато находиться нигде, — ответил Кляйнцайт.

Медсестра приготовила обед. Они поели, выпили вина.

— Эвридика, — произнесла Медсестра.

— Почему ты это сказала? — спросил Кляйнцайт.

— Так, захотелось вдруг, — сказала она. — В той истории Орфей оглянулся и потерял Эвридику, но я что‑то сомневаюсь, что так было на самом деле. Наоборот, это Эвридика посмотрела вперед и потеряла Орфея. Думаю, ей не нужно было смотреть перед собой.

— Ну что ж, — начал Кляйнцайт. Он хотел рассказать ей об Орфее, но все, о чем он мог подумать, была лишь слепая голова, плывущая к берегам Фракии, одна в ночном океане, освещенная светом луны. Все остальное выглядело чересчур детализированным. — Ну что ж, — повторил он, покачал головой, замолк.

Они выпили кофе с фруктовыми булочками.

— Не могу избавиться от этой мысли, — произнесла Медсестра. — Я вижу, как они выходят наружу, Орфей ведет за руку Эвридику, а Эвридика гадает, что теперь будет, сможет ли все остаться как прежде. Она не перестает спрашивать Орфея о том, что будет, Орфей отвечает, что не знает, но она продолжает спрашивать. И наконец он произносит: «Что за черт, да забудь же об этом!»

— Я не знаю, что будет, — сказал Кляйнцайт. — Я знаю только, что Орфей собрал себя.

— Как? — спросила Медсестра. — Я не знала этой части истории.

Кляйнцайт рассказал ей.

— Где ты об этом прочел? — спросила Медсестра.

— Мне рассказал об этом специалист по Орфею, — ответил Кляйнцайт.

— Звучит здорово, — заметила Медсестра. — Но как ты это сделаешь?

— Орфей вернулся туда, где его разодрали, — сказал Кляйнцайт.

— Или туда, где он попросту распался, — сказала Медсестра.

— Что бы там ни было, — сказал Кляйнцайт, — он вернулся туда, где это произошло.

— А где это?

— Не знаю. Я подумаю об этом в другой раз. Раздевайся.

— Ты себя погубишь, — забеспокоилась Медсестра. — Еще позавчера ты не мог усесться.

— Мы сделаем это лежа, — отвечал Кляйнцайт.

Прямо волшебство

Ах, выдохнула желтая бумага, когда Кляйнцайт взял ее в руки. Ах, я так рада, так рада, что ты вернулся. Она повисла на нем, задыхаясь от рыданий.

Что такое? — сказал Кляйнцайт. Ты действительно тосковала без меня?

Ты никогда об этом не узнаешь, отвечала бумага.

Кляйнцайт перечитал свои три страницы, начал писать, написал одну, две, три страницы сверх того.

С тобой прямо какое‑то волшебство, определила желтая бумага.

В этом нет ничего волшебного, ответил Кляйнцайт. Это просто героизм, вот и все, что требуется. Это, знаешь, как афиняне и лакедемоняне, все эти парни из античных времен. Тонкая красная линия гоплитов и все такое.

Да, сказала желтая бумага. Я тебе верю. Ты — герой.

Просто прилагаю все усилия, скромно ответил Кляйнцайт. Вот и все.

В двери вошла Смерть, села в углу.

Где ты пропадала? — спросил ее Кляйнцайт.

Ну, у меня, знаешь ли, тоже есть работа, ответила Смерть.

О! — сказал на это Кляйнцайт. Он начал четвертую страницу, устал, остановился, встал со стула, медленно обошел квартиру. На кухне появились разные специи, кастрюли и сковородки, все эти новые вещи, которые принесла Медсестра и которые властно заявляли о себе на каждом шагу. Одежда Медсестры висела в шкафу. Она ушла, чтобы купить чего‑нибудь к обеду. На той неделе она возьмет несколько отпускных дней, чтобы побыть с ним. Он вытянулся, вздохнул, почувствовал облегчение. Боли не было.

Он вернулся к своему простому столу, погладил его, любовно посмотрел на желтую бумагу, погладил и ее.

Ты и я, сказал он.

Покойник, сказала желтая бумага.

Что ты сказала? — переспросил Кляйнцайт.

Спокойно, ответила желтая бумага. Я сказала, оставайся спокойным.

Зачем?

Так ты дольше протянешь.

Ты говоришь уже не так, как совсем недавно, произнес Кляйнцайт. Ты говоришь непонятные вещи.

Разве? — усмехнулась желтая бумага.

Да, сказал Кляйнцайт. Говоришь.

Желтая бумага пожала плечами.

Кляйнцайт перечитал те три страницы, что он написал сегодня, и те три, что он написал до этого. Сейчас, когда он читал их, слова, казалось, лежали на бумаге, словно перхоть. Он потряс бумагой, и они слетели с нее. Ничего не осталось. Просто черные значки. Чернила на бумаге, и больше ничего. Ничего.