Бродяга был рослый и крепко сбитый, и шёл он вразвалку, шагом дальних дорог, слишком широким для тесных улочек маленького городка. Трясясь в хлипком пальтеце, он бесцельно брёл сквозь толпу; раскрасневшиеся в предрождественской суете прохожие при виде его учащали шаг и уступали дорогу.
Заслышав музыку, он остановился перед магазином игрушек, где то и дело распахивающаяся в потоке посетителей дверь звякала колокольчиком и выпускала на улицу волны тёплого воздуха и обрывки рождественских гимнов. «Украсьте свою прихожую ветками остролиста», – тараторил громкоговоритель в зале, а бродяга стоял и вдыхал Рождество в сосновых венках, в ярких красках и лаке, в блестящем металле и свежем картоне новеньких игрушек.
Он прижался лицом к стеклу и заглянул между игрушками на витрине в глубь магазина. Там, на зелёном сукне, под венками и гирляндами подмигивающих цветных огней, по сверкающим туннелям и пёстро раскрашенным горам мчался игрушечный поезд, то вторя музыке тонким дребезжаньем колес, то сбиваясь с такта. А дальше виднелись полки, битком набитые игрушками: игрушки жестяные, деревянные и плюшевые, куклы и медвежата, игры и мозаики, пожарные машины, лодки и фургоны; ряд за рядом тянулись штабеля закрытых коробок, и каждая – с очаровательным портретом игрушки, укрытой в ней от любопытных глаз.
На прилавке, горделиво вздымаясь над головами столпившихся вокруг ребятишек, красовался роскошный кукольный дом: огромный и очень дорогой, в целых три этажа, – чудо из чудес в своём роде. Балконы и галереи грациозно опирались на витые консоли, а мансардную крышу со слуховыми окошками и фронтонами венчали высокие кирпичные трубы и прелестная дозорная башенка. Перед домом стояла заводная слониха в пурпуровом чепце, а когда продавщица заводила её для глазеющей детворы – степенно расхаживала взад-вперёд, помахивая хоботом и хлопая ушами. Рядом с нею вертела на кончике носа красно-жёлтый мяч маленькая жестяная тюлениха, а её отражение в стеклянной крышке прилавка с улыбкой вертело на кончике носа свой мяч, точно такой же красно-жёлтый.
Бродяга увидел, как продавщица, вскрыв одну из коробок, извлекла на свет пару игрушечных мышат. Один большой, другой маленький, они стояли на задних лапках, протянув друг к другу передние; большой крепко держал маленького за ручки. Оба были в синих бархатных штанишках и лакированных ботиночках, оба – со стеклярусными глазками, белыми нитяными усами и хвостиками из чёрной резинки. Продавщица несколько раз повернула ключик в спине мышонка-отца, и он заплясал по кругу, раскачивая сынишку вверх-вниз над прилавком, а дети вокруг смеялись и тянулись их потрогать. Торжественно выписывая круг за кругом, мыши всё замедляли ход, и вот наконец пружина раскрутилась до упора и отец застыл, держа малыша на вытянутых кверху лапках.
Заводя игрушку снова, продавщица подняла голову и заметила обросшую физиономию бродяги, неотрывно глядящего сквозь стекло. Она поджала губы и отвела взгляд – и бродяга отвернулся от витрины. Серое небо разразилось снегом, но человек в лохмотьях всё стоял посреди тротуара, и мягкие снежные хлопья падали вокруг него, а прохожие, прибавляя шагу, торопились прочь.
А затем, пятная свежий снег следами огромных стоптанных ботинок, бродяга величаво двинулся по кругу, то вскидывая, то опуская пустые руки. Пробегавший мимо черно-белый пятнистый пёсик остановился и сел посмотреть на него, и в то мгновение только они двое на всей улице не двигались к какой-то определённой цели. Люди смеялись, качали головами и пробегали мимо. Бродяга застыл с поднятыми руками. Потом опустил голову, сунул руки в карманы и побрёл вдоль по улице, за угол, в сумерки и свет фонарей на снегу. Пёс обнюхал его следы и потрусил вдогонку.
Магазин закрылся. Покупатели и продавцы разошлись по домам. Музыка смолкла. Гирлянды погасли, весь магазин погрузился во тьму, кроме кукольного дома на прилавке. Изо всех его окошек лился свет, разгоняя окрестные тени, а игрушки перед ним стояли чёрными недвижными силуэтами. Час медленно тянулся за часом.
Но вот старинные ходики на стене объявили: «Полночь!» Раскачивая маятником, поблёскивающим в полутьме, они с тонким звоном отмерили двенадцать ударов, сложили стрелки на двенадцати часах и уставились в тёмное окно – на снег, густо сеющийся в круге фонарного света. Вдали, тоном ниже, приглушённые снежной пеленой, пробили полночь часы на городской башне.
– Где мы? – спросил отца мышонок. Чуть слышный голосок прорезал ночную тишь.
– Не знаю, – сказал отец.
– Кто мы, папа?
– Не знаю. Поживём – увидим.
– Ну и невежество! – возмутилась заводная слониха. – Поразительно! А впрочем, вы же новенькие. Я-то здесь уже так давно, что и запамятовала, как оно было. Итак. Это место называется «магазин игрушек», а вы – игрушечные мыши. Скоро придут люди и купят вас для детей, потому что вот-вот наступит время, которое называется «Рождество».
– А вас почему не купили? – спросила слониху жестяная малышка-тюлениха. – Как вам удалось продержаться так долго?
– Ну, это совсем другое дело, детка, – объяснила слониха. – Я, видишь ли, принадлежу к здешнему антуражу, а вот это – мой дом.
