Кляйнцайт - [38]

Я вышел из формы, сказал Кляйнцайт. Я же был в госпитале. Раньше я пробегал всю дистанцию. Я должен заставить себя вернуться к этому.

Пройдя пятьдесят шагов, он затрусил снова. Река проплывала мимо. Серебро, серебро, произнесла река, а с нею — низкое белое утреннее небо. Действительно, сказала река, у тебя и мысли не было. Даже у меня нет мысли, а ведь я река.

У меня есть кое–какая мысль, сказал Кляйнцайт.

Проехал на велосипеде почтальон. Белый ослепительный солнечный свет отражался на каждой спице. Казалось, колеса его велосипеда превратились в два белых сверкающих круга. Вспышки, видишь? — сказали колеса.

Вижу, ответил Кляйнцайт. Но я не вижу нужды делать вселенской тайны из каждой отдельно взятой тайны. Особенно когда нет ничего, кроме тайн.

Смерть пошла немного быстрее, напевая песенку, слов которой Кляйнцайт никак не мог разобрать.

Не иди так быстро, сказал Кляйнцайт. Я не могу разобрать, что ты там поешь.

Смерть, смеясь, поглядела через плечо, но отдалилась еще больше, так же напевая.

Уж ты‑то не делай тайны из этой песенки, упрекнул ее Кляйнцайт. Он побежал быстрее, сократил расстояние между ними, попутно удивляясь тому, что в нем внезапно появилась некая невозможная тяжесть, словно в него попала комета. Тротуар стал стеной, которая ударила ему в лицо. Короткая череда разноцветных огней, потом темнота.

Пиканье

Пик–пик–пик–пик. Ну вот ты и здесь, думал во сне Кляйнцайт. Теперь ты Шварцганг. Нет ничего, что существовало бы только для тебя. Навряд ли это справедливо.

Соберись, донеслись до него слова Госпиталя.

Что, что, что такое?! — забормотал Кляйнцайт. Почему все обязательно должны вставлять время от времени загадочные реплики? Дело‑то, в общем, ясное. Вот проснусь и расскажу тебе обо всем. Ничего не надо записывать, все настолько очевидно, настолько просто.

Очень хорошо, сказал Госпиталь. Ты уже проснулся. Расскажи мне.

О чем? — спросил Кляйнцайт, протирая глаза.

О том, о чем хотел рассказать, ответил Госпиталь. О том, что, по твоим словам, абсолютно очевидно.

Понятия не имею, о чем ты толкуешь, сказал Кляйнцайт. Я бы хотел, чтобы ты перестал докучать мне.

Разумеется, сказал Госпиталь. Та–ра–ра. Ну, пикай на здоровье.

Подожди, спохватился Кляйнцайт.

Нет ответа. Пик–пик–пик–пик, доносилось с монитора. Если бы мне подсоединили одну из этих штуковин, я стал бы дожидаться, чтобы это поскорее кончилось, думал Кляйнцайт, почесывая грудь в том месте, где был прикреплен электрод. Ага, значит, эта вот — моя.

— Ну–с, как мы себя чувствуем сегодня? — спросило какое‑то знакомое лицо. — Должен сказать, выглядите вы гораздо лучше. Вы ведь доставили нам немало хлопот своим появлением, хе–хе. Выглядели так, будто вознамерились взять да покончить со всем одним разом.

— Вы не доктор Налив, — произнес Кляйнцайт. — Тот никогда не говорит «хе–хе». И у него другое лицо.

— Доктор Налив в отпуске, — произнес человек, который говорил «хе–хе». — Я доктор Буйян.

— Быть того не может, — поразился Кляйнцайт. — Фолджер Буйян?

— Да. Откуда вам известно мое имя?

— Так, все одно к одному, — ответил Кляйнцайт. — Полагаю, вы меня не знаете.

— Вообще‑то нет, — ответил доктор Буйян. Его повзрослевшее неприятное лицо было раздражающе властным. Зубы его уже не были желтыми. — Мы встречались?

— Где‑нибудь на вечеринке, — ответил Кляйнцайт. — Трудно сказать. Ваша специальность стретто, не так ли?

— Вообще‑то да, хе–хе. Откуда вы знаете7

— Наверное, прочитал где‑нибудь. Вы пользуетесь известностью?

— Финишировал первым в прошлогодней регате в Бискайском заливе, — похвастался доктор Буйян. — Вы могли видеть в чьей‑нибудь приемной журнал по парусному спорту с моей фотографией.

— А может, я на него подписываюсь? — спросил Кляйнцайт.

— Действительно, очень может быть. Почему бы и нет.

— Как называется ваша яхта?

— «Атропос». Хе–хе.

— Славное имячко, — заметил Кляйнцайт.

— Добрая посудина, — сказал доктор Буйян. — Ну что ж, старина, вам лучше отдохнуть, попривыкнуть. А мы за вами присмотрим, подумаем, что можно для вас сделать. — Он добродушно стиснул Кляйнцайтово плечо, вышел.

Уж он‑то никак не мог быть пациентом, а я — доктором, подумал Кляйнцайт. Это было бы противоестественно.

Занавески вокруг его койки, должно быть, задернули, когда он проснулся. Теперь их раздвинули, и он оглядывался вокруг на соседние койки. Опять двадцать пять. Тут были Дрог, Угнетайз, Никчемс. Привет, привет, привет. Кивки и улыбки в ответ. Да, я снова возвратился, просто не мог остаться в стороне. Слева от него — Нокс, справа — Пиггль. У Пиггля на тумбочке — «Тайный агент». Радж, Макдугал, за ним Шварцганг, пикающий. Сразу за ним — Рыжебородый. Рты задвигались, из них вылетели слова. Задвигался и его рот, из него тоже вылетели слова. Лица вернулись к газетам, кислородным маскам, сну, кашлю, отхаркиванию. Окно было теперь далеко. Мммм, произнесла койка, прижмись ко мне крепче, любимый. Кляйнцайт слабо отбивался от ее жарких объятий. Господи, где же Фукидид? Не здесь. Дома. И бритвы нет, ничего. А что одето на нем? Больничная пижама, слишком большая для него, аж штаны спадают. Ах да, ведь он пытался догнать Смерть, чтобы услышать ту песенку, он совсем уже было нагнал ее. Старая хитрая обезьяна! А где Медсестра? Сейчас еще день, не ее время.