Кляйнцайт - [36]

— Отчего вы зажмурились? — спросил его Нокс.

— Иногда головная боль наваливается, — ответил Кляйнцайт, не открывая глаз. — На ощупь она не желтая.

— А она и не была желтой, — ответил Нокс. — Стандартный размер.

— А! — облегченно выдохнул Кляйнцайт. — Стандартный размер.

Он открыл глаза, взглянул на бумагу. Стандартного размера, нелинованная. Почерк у Нокса был твердый, черными канцелярскими чернилами. Кляйнцайт прочел:

Вот это произошло снова, точно тень легла на солнце: круглое черное пятно затмило собой яркий свет, перекрыв периметр между точкой А и точкой В.

Кляйнцайт снова зажмурился.

— Трудное чтение, — сказал он. — Аж глаза устают. Что было дальше? В Подземке вы подбираете клочок бумаги стандартного формата, идете в свою контору, звоните вашему доктору, пишете что‑то на этой бумаге, а потом вас увольняют?

— Каким образом вам удалось это узнать? — изумился Нокс. — Действительно, я подобрал этот лист, он лежал посреди перехода, на него еще никто не наступил. Потом я отправился в тот универмаг, где я работал (отдел стекла и фарфора, первый этаж), позвонил своему врачу, потом у меня появилось совершенно неодолимое желание что‑нибудь написать на этой бумаге, что я и сделал.

— Что вы написали? — спросил Кляйнцайт.

Нокс вынул из ящика тумбочки свернутый лист бумаги, выглядевший так, будто его постоянно таскали в заднем кармане и измяли окончательно. Почерк был крупнее и не такой твердый, как на других листах. Кляйнцайт прочел:

Бич — корноухие в стаде.

— Я должен был организовать выставку Споуда, — сказал Нокс, — так что я приставил к полкам стремянку и взобрался на нее. У Споуда есть такой узорчик, он называется «итальянский эскиз», довольно милый, весь в голубых тонах. Облака едва намечены пунктиром, деревья точно из кружев, живописные развалины, пять овечек, и на переднем плане девушка встала у речки на колени, чтобы напиться, а сзади в это время подбирается к ней пастушок, в полной боевой готовности. Неподалеку в роскошном гроте видна некая трудно различимая фигура, что она там делает, молиться или медитирует, непонятно. Ну, стоял я себе на стремянке с чайником в руке, стоял и вдруг понял, что захвачен неодолимым желанием войти в картинку, оттолкнуть пастушка и влезть на девушку самому, и пусть себе та неясная фигура смотрит — мне и дела нет.

— И вы, — сказал Кляйнцайт, — вошли в картинку?

Нокс какое‑то время смотрел на него. Кляйнцайт это чувствовал даже с закрытыми глазами.

— Нет, — ответил Нокс наконец. — Я не вошел туда. Я вдруг осознал, что у подножия стремянки уже какое‑то время стоит мой начальник и смотрит на меня. У него лицо было, знаете, как у бабуина задница, но только все в морщинах, чего, кажется, у бабуинов на заднице не наблюдается. «Ну–с, Нокс», — произнес он, — «когда вы закончите, наконец, изображать из себя памятник или размышлять о бесконечности или чем вы там еще занимаетесь, то вы, надеюсь, вернетесь к своим обязанностям». Все это время, пока он говорил, я все больше и больше склонялся, в буквальном смысле склонялся, к той девушке на берегу. И так я к ней склонился, что пошатнулся на стремянке, схватился за полку, чтобы не упасть, не удержался и рухнул вместе с полкой и всем, что на ней стояло, изделиями на сумму не менее 100 фунтов (и это, заметьте, розничная цена) на голову своему начальнику.

Надо сказать, он отнесся к этому довольно спокойно. Все, что он сумел сказать, было то, что он всегда думал, что мои таланты лежат совсем не в области продажи стеклянных и фарфоровых изделий, потом задался вопросом, стоило ли вообще производить всю эту разрушительную работу вместо того, чтобы просто пойти да подыскать себе что‑нибудь более подходящее. Вот я и подыскивал, когда попал в госпиталь. Доктор Налив посоветовал мне пройти несколько анализов. Мне бы хотелось дойти до развязки этой истории, сама идея попасть в эту милую голубую картинку абсолютно заворожила меня, особенно узор на чайнике, который показался мне исполненным большего смысла, чем все другие мотивы. Но у меня нет таланта. И теперь вот оказывается, что и времени уже нет.

Кляйнцайт открыл глаза, отдал лист Ноксу, покачал головой, в восхищении выставил большой палец и перешел к койке Дрога, тихонько напевая: «Бич — корноухие в стаде».

— Забавно, что вы напеваете этот мотивчик, — заметил Дрог.

— Почему? — спросил Кляйнцайт.

— Потому что я не знал, что есть такая песенка. Я думал, это я сочинил ее. Не мотив, заметьте, а слова.

— «Бич — корноухие в стаде»?

— О, — сказал Дрог, — я думал, вы произносите: «Птички царят в циферблате».

— Это те слова, которые сочинили вы?

— Так я думал, — ответил Дрог. — Вообще‑то говоря, у меня и проблемы с фузеей начались в тот самый день, когда я первый раз спел эту песенку. Да, любопытно.

— Как? — спросил Кляйнцайт.

— Я работаю коммивояжером в часовой компании, — ответил Дрог. — Называется «Спидклокс Лтд». Я ехал по той новой дороге, которая ведет к М4, и тут меня прижал огромный грузовик…

— «Мортон Тейлор»?

— Да нет! С чего это я должен бояться проезжающих грузовиков? Я и говорю, что грузовик прижал меня, от воздушной волны моя машина покачнулась, и день как‑то вдруг странно померк, света стало меньше, если вы меня понимаете.