Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР - [17]

. Адепты православного подполья призывали своих последователей всячески – активно или пассивно – сопротивляться установлениям властей: агитировали против колхозов, против получения паспортов, против участия в переписи населения и др.[180] Они не посылали детей в школу, так как это не имеет значения, конец света скоро; не участвовали в социальной жизни – по их словам, внешний секулярный мир был маркирован печатью красного дракона – пятиконечной звездой[181]. Такие подпольные организации были объединены общими апокалиптическими ожиданиями. Эсхотологические учения и верования играют достаточно важную роль во всех христианских конфессиях, как в профессиональных толкованиях Писания, так и на уровне фольклорного контекста, что оказывает значительное воздействие на процессы повседневной коммуникации.

Надо отметить, никто из опрошенных нами в деревнях Лепельского района такого названия, как «краснодраконовцы», не знал. Дети молчальников, которым на момент интервьюирования было уже более 80 лет, утверждают, что родители были православными, показывают на иконы, которые висят в том же углу, что и более 70 лет назад. На вопрос: «Почему молились дома или в болоте?», – отвечают: «А где же еще? Церквей не было, попов также. Да и нельзя ж было»[182]. Если слово «молчальники» для них понятно, потому что описывает поведение этих людей, то слово «краснодраконовцы» вызывает лишь недоумение. Здесь возможны два варианта объяснения: 1) это не являлось самоназванием, так их классифицировали власти (поскольку эти люди сравнивают советскую власть с властью Красного дракона, то они «краснодраконовцы»), 2) они не могли ничего об этом знать, так как приверженцы этого варианта православия находились в глубоком подполье и были уничтожены. Однако в первом варианте остается вопрос: само сравнение советской власти с властью Красного дракона все же каким-то образом попало в этот район.

До паспортизации 1936 г. (во время которой по религиозным причинам от получения паспортов по трем сельсоветам Лепельского района отказалось 90 чел., и около 800 чел. в Туровском районе[183]) и переписи 1937 г. молчальники себя не проявляли. В документах, связанных с переписью, не однажды отмечалось, что поскольку они были единоличниками, то от них требовали только своевременной выплаты всех платежей и налогов, иначе они подвергались различным взысканиям и наказаниям. Моральным состоянием и внутренним миром этих людей никто не интересовался, что и было поставлено в вину местным руководителям. В конце концов власти все же вынуждены были заметить молчальников. Нарком НКВД БССР А. А. Наседкин сообщал, что их было человек 200 в двух районах и они имели сильное влияние на окружающее население[184].

3. Первые суды: февраль-март 1937 г.

3.1. Лепельское дело. «К суду преступников!»

О событиях в отдельно взятом пограничном районе БССР был проинформирован ЦК ВКП(б), который потребовал от официального Минска взять контроль над событиями в районе. ЦК КП(б)Б рассматривал этот вопрос на январском пленуме (30 января 1937 г.). Здесь же был поднят вопрос и о показательном суде над Бобровичами. Отмечалось, что суд, на котором подсудимые не проронили ни слова, превратился «не просто в комедию, но в контрреволюцию». Д. И. Волкович, буквально несколько дней назад возглавивший ЦК КП(б)Б, недоумевал: «Зачем их было судить. Надо было просто их выслать, приговорить, как это и полагается»[185]. Здесь же был поставлен вопрос о секретаре Лепельского райкома партии Г. М. Паценгеле. Сообщалось, что Паценгель (член партии с 1914 г.) вел троцкистские разговоры, идеализировал Зиновьева, поддерживал в районе троцкистов, восстанавливал их в партии. Паценгель был удален с заседания пленума, снят с работы[186].

В начале февраля в район выехал лично секретарь ЦК КП(б)Б Д. И. Волкович. В своей докладной в ЦК ВКП(б) от 7 февраля он довольно неожиданно, если учеcть то, как развивались события до этого, много внимания уделил тяжелому материальному и моральному положению единоличников по причине массовых нарушений революционной законности в отношении них со стороны местной власти. Он писал, что в Лепельском районе более 600 единоличных хозяйств, однако «вся работа районных организаций с единоличниками сводилась к голому администрированию и репрессированию единоличников, не выполнявших государственных обязательств»; отмечает факты «прямого произвола и издевательства над единоличниками», когда у единоличников, невыполняющих государственные обязательства, конфисковывалось имущество, вплоть до предметов личного обихода.

Волкович пишет, что, несмотря на то, что почти все молчальники – единоличники, все они абсолютно разорены. Более того, после возвращения в район ездивших в Сибирь районный исполнительный комитет ходатайствовал перед СНК БССР об освобождении их от всех платежей как бедняков. Почти все они кроме дома и приусадебного участка ничего не имели и в разное время подвергались тем или иным административным взысканиям за невыполнение государственных обязательств: у большинства было отнято практически все имущество. У 24 семейств члены семей и родственники были судимы и высланы за антисоветскую деятельность и сопротивление мероприятиям партии и правительства. Только в 1935 г. в районе народным судом за невыполнение государственных обязательств было осуждено 630 чел., в 1936 г. – 463