Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР - [16]

«Папу на Рождество забрали, а маму весной… 20 соток огорода было и пять детей… Молчат. Чего молчат? Так греха чтоб не было. Не ходили в колхоз родители… Арестовали. За подручки взяли и повели… Прятались. Многие из деревни прятались. Видели, как бегут в болото огородами. Молчали многие […] Несколько раз приходили, все уговаривали»^[167].

Из рассказа Гордиенок Екатерины Васильевны:

«Тогда церковь рыли, тогда собирались в доме. Какая там икона была. Собирались и молились. И мой отец собирался там… И ночью черный ворон приехал и его завезли (отца). Распух как курган и умер. А нас осталось шестеро. И мама больная. Он в 37-м, наверное… да. А мама в 39-м… Но в основном это старики делали… Даже моя тетя родная Ганна [Урбан] и дядина [жена] Агапья [Гордиенок]… И они не брали, так их забрали в тюрьму. Побросали детей одних… Арестовали… Вот эта тетка Аксинья, Ганна, и Гордиенок Агапья и Лявон Урбан. Старые. Уже дети были большие. Ну, а больше… Были еще, это Андрей Размыслович… Митрачкавы такие были [Мозго Степан Дмитриевич и его сестра Матруна], двоих забрали. Тоже и молчали, и паспорта не брали. Маня такая и Вера Митрачковы. Не фамилия, звали их так… В основном на Соловки»[168].

Пристальное внимание к событиям в Лепельском районе лично Сталина и связанное с этим усердие властей всех уровней по наведению порядка в районе и стране, тем не менее, не сломили молчальников[169]. Направленный в район для проведения агитационной работы уполномоченный ЦК Котовод 27 марта 1937 г. докладывал в ЦК КП(б)Б, что в Пышнянском сельсовете продолжают свою деятельность молчальники. Среди них названы члены семей уже арестованных Анны и Левона Урбан, отмечается, что муж Анны и сын Левона, видно, бежали с мест высылки, так как, по слухам, являются к ним по ночам. Далее в этой же докладной сказано, что Урбана Левона называют «краснодраконовец». По ночам у него проводятся тайные собрания, на которые приходят не только с Пышнянского, но и других сельсоветов. «Они распространяют такие слухи, что все, что, мол, сейчас происходит, как то: перепись, что это сказано в священном писании, что тот, кто этим занимается, попадет к дьяволу, потому что он ему продается… и все то, что, мол, забрали, принесут в зубах и отдадут обратно, и колхозов никаких не будет, а люди снова заживут по-старому, что главное не допускать искушения сатаны»[170]. Теперь лепельские «сектанты» называются не только «молчальниками», но и «краснодраконовцами». Среди руководителей краснодраконовцев также названы Романенко Лаврентий, Гордиенок Никита[171].

Очевидно, что здесь мы имеем дело не просто с православием, что за довольно организованным и нетипичным для православных поведением стояли не только идейные лидеры, но и более радикальная система воззрений, которая сюда каким-то образом попала. «Краснодраконовцев» власти относили к «сектам апокалиптического и противогосударственного характера», которые, в свою очередь, включали и молчальников[172]. Исследователи отмечают, что секта краснодраконовцев появилась в Сибири и относится к православным сектам. Всех их объединяет неприятие советской власти – власти антихриста (власти красного дракона)[173].

Можно предположить, что радикализация православия в условиях подпольного существования в Лепельском районе произошла под влиянием тех, кто ездил когда-то в Сибирь[174]. Екатерина Мисник рассказывает, что в числе пяти семей, которые «искали места на земле, где нет колхозов», были ее семья и семья Ильи Жерносека. Припоминает, что ездили, вроде, в Екатериновку. По ее словам, они только «там позимовали». Но перед отъездом продали дома и все, что не могли с собой увезти. По возвращении «кто где ютился, как вернулись. Мы жили в Стаях у папиной сестры, а после у того, у другого… А в Сибири говорили, только что вши!»[175]. Возможно также, что данная идеология была принесена теми, кто вернулся или бежал из мест ссылки и скрывался в лесу. Власти не однажды отмечали, что таковые есть, что они являются по ночам к родственникам и на тайные религиозные собрания, именно вернувшиеся «кулаки» называются «краснодраконовцами».

Характерная деревенской вере неканоничность, примесь традиций, позволяла крестьянам в условиях гонений на церковь отступить, «спрятаться в свой собственный мир»[176]. Ведь большинство форм религиозного выражения в случае необходимости можно было осуществлять без священников и церквей, а молиться можно было и дома. Подпольная религиозная жизнь, которая являлась вариантом веры для тех, кто хотел отправлять религиозные таинства и ритуалы, но не имел возможности[177], формировалась вокруг спасенных во время разгрома церквей икон, прочей атрибутики, вокруг харизматичных лидеров (в том числе вернувшихся «кулаков» и «церковников»)[178]. Часть из этих подпольных групп разделяла многие черты с более традиционным православным подпольем. Однако, поскольку данные группы возникали спонтанно и существовали в условиях подполья и гонений, значительная их часть в своих практиках далеко ушла от традиционного православия, многие из них казались более похожими на традиционные беспоповские организации староверов