Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР - [14]
Начальник Лепельского окружного отдела НКВД Ермолаев в справке о контрреволюционном элементе в Стайском и Пышнянском сельсоветах перечисляет установленные им факты нелегальных собраний (он называет их «сборищами»): в июне 1936 г. – в лесу в урочище Выголки присутствовало 15 чел.; в конце декабря 1936 г. в доме жителя д. Студенка Урбана Федора Антоновича собрались Ефим, Иван, Федор Урбаны, Иван Виницкий и их жены; 10 января 1937 г. в лесу в урочище Мазурщино собрались Леон Урбан, Владимир, Никита и Хима Гордиенок. На этих собраниях, по данным Ермолаева, говорили о необходимости уклонения от переписи, о предстоящей войне и скорой перемене власти, что всех записавшихся будут клеймить[144].
Дочь одного из «молчальников» Гордиенка Василия Калиновича и сама участница тех событий Гордиенок Екатерина Васильевна рассказывала[145]:
«Ну, молчали, дай и все. Они ж не все молчали. Они начальникам молчали, с людьми как надо говорили […] Но власть-то они не любили. Что не любили, то не любили. То может за это. Что церкви стали рушить. Святое уничтожают […] Не было где молиться. Церковь же разрыли. Там в Закаливьи у кого-то, не могу сказать [молились]. Не у нас на поселке, ходили. Из Каливца, деревня такая была, 8 домов. Вот собирались и ходили в Пышно, ходили туда молиться […] Очень сильно тогда верили Богу. Но они не давали. Может где кто что схватил икону… Библия была, Евангелие было. И мой отец читал. И у нас весь дом был в каких-то на дереве нарисованных, на дереве покрашенном иконы нарисованы такие. И у нас было многа навешено. И нас отец станавил на колени, и вот мы утром и вечером, нас отец становил на колени и мы молились Богу […] Потом отца забрали. Этот написал, что тут церкви роют, а они собираются, Богу молятся […] Молчальники в основном это были старые. Были неграмотные»[146].
Семья Тита Мозго тоже была в числе тех, кто сопротивлялся паспортизации, переписи, не шли в колхоз. Их дочь Мисник Екатерина Титовна рассказывала:
«Здесь почти все были молчальники. Не брали паспорта, не шли в колхоз […] Придут, а наши не гукают[147].
– А почему отказывались отвечать на вопросы переписчиков?
– Грех был. На том свете будешь не в раю, а будешь в смоле кипеть. Клеймо будут класть.
Как увидят, что едут корреспонденты – прячутся в болоте. Мама не бегала, папа бегал. Ну, машины приедут, и по 7 машин. Они уговаривают нас, шоколадки дают, а мы брать не хотим. Достойные люди приезжали, не простые, не такие как мы. И никак не уговорили. Ездили, ездили и ездить перестали… Пособирают, рассказывают, уговаривают… Вот создали такую панику. Не надо: скоро будет конец света. Это клеймение. Не брали паспортов и не гукали. В тюрьму шли. А как повозвращались, побрали уже и паспорта, и в колхоз пошли.
Если застанут дома, то молчали, а если не застанут – убегали… Может несколько месяцев. Это на Рождество было. Зимой. Может весной только закончилось…»[148].
На вопрос, а почему не брали паспорта, пояснили так. Гордиенок Екатерина Васильевна:
«Они только боялись паспорта. Что там черт. Один одному плели в уши. Что там черт… Это какая-то гербовая бумага, а они, эти бабы, неграмотные: “Посмотри на солнце, это же черт! Не берите паспорта ни за что!” и их в тюрьму посадили»[149]. Мисник Екатерина Титовна: «Жерносек говорил, что паспорт брать нельзя. Будет грех большой. Скоро свет кончится, и будет тогда людям этим на том свете плохо. Он все это начал. Говорил: не берите паспорт и не голосуйте, будет грех большой. И отец мой не брал. Его взяли и три месяца в тюрьме был, а после его отпустили»[150]. В качестве главного источника этих настроений Василий Жерносек также называет Илью Жерносека: «Паспорта как стали давать, подняли такую панику, Жерносек Илья поднял, что на паспорте черт нарисован […] Люди Богу верили. А он внушал их: не верьте Советам этим, надо Богу верить»[151].
Безусловно, отказ от участия в переписях (1897, 1926 гг.) и распространение эсхатологических настроений во время их фиксировались властями и ранее. Именно это мы видим и в ряде деревень Лепельского района. И не так важно, события в Лепельском районе стали поводом или причиной последующих событий, но совершенно точно, локальный молчаливый бунт не остался незамеченным на самом высоком уровне. Более того, власти не захотели проигнорировать такое поведение малограмотных крестьян.
За антисоветскую агитацию, «которая распространялась путем обхода дворов», в начале января 1937 г. к уголовной ответственности были привлечены жители д. Матюшино Стайского сельсовета Марта и Дарья Бобрович, а также сын Марты Николай[152]. По воспоминаниям бывших соседей, Марта и Дарья Бобровичи были неграмотные «темные», «забитые» крестьянки, которые верили в Бога[153]. «Молились они дома. Собирались все. Дарья и все и дома молились… Было их человек пять. И одна одной приказывали, что не берите и не ходите, и не разговаривайте даже, как кто приходит»[154].
При аресте женщины отказались надеть на себя верхнюю одежду и выйти из дома. Милиция насильно одела Марту и Дарью, а затем вынесла их и посадила в сани[155]. На предварительном следствии и дознании обвиняемые продолжали молчать.
