Клаудиа, или Дети Испании - [218]

Безусловно, он благороден, умен, смел, его любит вся Сарагоса, и сам Игнасио сейчас плывет не куда-нибудь, а ему на выручку, но, может быть, лучше было бы встретиться не с ним, а с той, что умерла, подарив ему жизнь? Интересно, какая она была? Клаудиа почти не говорила об ее внешности, а по коротенькому рассказу дона Рамиреса ничего конкретного представить себе было невозможно. Говорят, она была, как андалузская роза, печальная, истовая и нежная. Игнасио силился представить себе мать, но смуглость и черный бархат глаз упорно затуманивались молочно-белым, небесно-серым и золотым… Клаудиа похожа на отца, а уж он, конечно, на мать… Надо будет спросить у Педро… И с этой мыслью Игнасио, наконец, заснул.

Проснулся он от грубого толчка в плечо. Днище под спиной уже не покачивалось, и мальчик испуганно открыл глаза. Прямо над собой он увидел две иссиня-черные всклокоченные бороды и два затасканных головных платка на шишковатых лбах.

— Вы из партиды эль Эмпесинадо? — обрадовался Игнасио и уже подтянулся на руках за борта, чтобы выскочить из лодки.

— Слышь, как говорит! Ишь, змееныш, только сиську изо рта выпустил, а уже на стороне французов!

— Да чего с ним разговаривать, Гапильос, голову в воду — и вся недолга, — рассудительно заметил второй и крепко схватил Игнасио за куртку.

— Вы что?! Я Игнасио де Гризальва, ищу своего отца, дона Рамиреса, то есть Хосе Пейрасу…

— Каков наглец, а? Да всем на двадцать лиг вокруг известно, что старик давным-давно потерял свою дочь, и никакого сына у него отродясь не бывало! Ты бы, прежде, чем врать, хоть разузнал все как следует, — почти с жалостью проворчал тот, кого назвали Гапильосом.

— Так, значит, вам неизвестно, что четыре дня назад он встретился с нами у моста? — с надеждой пояснил Игнасио. — Вся Сарагоса пела и плясала за…

— С кем это «с нами»? — насторожился второй. — Знаешь, Гапильос, их тут, видно, целая шайка, и чем быстрей мы покончим с этим, тем проще будет разбираться с остальными. Остальные-то, небось, не такие придурки, как этот. В общем, бери наваху да отведи его вон за те кусты.

Сердце Игнасио судорожно сжалось. Чем, чем может он доказать, что он не шпион?

— Пошлите хотя бы кого-нибудь в город и узнайте… — взмолился он.

— Пошлите! Нашелся командир гонять людей туда-сюда понапрасну! Нет, парень, ты, видно, и впрямь попался. Жаль дурака да что поделаешь. — Могучей рукой Гапильос взял мальчика сзади за обе руки и поволок вверх по высокому песчаному берегу. По пути Игнасио несколько раз попытался применить свои подсмотренные у природы приемы, но герильяс даже не обратил на его попытки внимания. Тогда он решил прибегнуть к классическому способу всех пленных.

— Послушайте, Гапильос, ваш товарищ нас уже не слышит, а вы показались мне сердечным и добрым человеком. Может быть, у вас тоже есть дети. Сейчас война, нужда, я знаю, нет зерна, нет мулов… Моя сестра богата, она щедро отблагодарит вас за мое спасение…

— А меня Эмпесинадо отблагодарит петлей на первом дереве. Нет уж, иди, парень, и покорись судьбе. Жалко тебя, но себя еще больше.

Они поднялись и уже шли кромкой прибрежных кустов. Гапильос вертел головой, вероятно, высматривая куст пораскидистей.

— Но тогда, ради ваших детей, скажите мне хотя бы — жив мой отец или нет? Удалось ли ему пробраться в партиду три дня назад?

— Зачем тебе это, если все равно помрешь? — удивился Гапильос.

— Я умру, зная, что с отцом все в порядке, что я погибну, а он все равно будет приносить пользу партиде, Сарагосе, всей Испании! — пылко воскликнул мальчик.

Гапильос вдруг остановился и крутанул Игнасио лицом к себе, держа теперь мальчика за плечи. Лицо его посуровело.

— И этим я не могу порадовать тебя, тонто[160]. Старый Пейраса сложил свою буйную голову в позавчерашнем набеге за рощей. Славный был солдат, толковый. И вправду жаль, что не было у него сына…

Но Игнасио уже не слушал герильяса. Он медленно опустился на голую, выдутую речными ветрами землю и уткнулся в нее лицом. Дона Рамиреса больше нет. А еще несколько часов назад он мог думать, что лучше бы осталась в живых мать! Он предал родного отца! Мальчик громко простонал. Пепа, будучи суеверной сама, привила свое ощущение мира и сыну, даже без этого слишком восприимчивому к тайным совпадениям и знакам. И теперь ужас отцовской смерти ложился на его юную душу чудовищным камнем.

— Это я, я во всем виноват, — разрыдался он, ломая ногти о мерзлую землю, словно пытаясь, зарывшись в нее, уйти от ощущения своей вины и горя.

Гапильос еще некоторое время стоял над ним, внимательно вслушиваясь в полубезумные речи пленника, а потом резко дернул за шиворот. От этого рывка из-за пазухи у Игнасио, змейкой скользнув к ногам, выпала алая ленточка. Герильяс, рука которого уже лежала на рукояти навахи, вдруг остановился. Он вспомнил, что мертвецов с такими ленточками на груди они уже не раз вылавливали из заводи.

— Откуда это у тебя?

— Из Сарагосы, — все еще всхлипывал Игнасио. — Там награждают такими ленточками за отвагу…

— Ну, что разнюнился, как баба? — вдруг как-то более дружелюбно заговорил верзила. — Уж коли пошел на такое дело, так надо быть ко всему готовым. Смерть, она, нынче везде и у всех за плечами, разве не знал? Постой-ка. — Гапильос глянул вниз на товарища, но тот, видимо, где-то укрылся в ожидании новых жертв. Тогда он вытащил из кармана веревки и ловко скрутил Игнасио по рукам и ногам. Мальчик, сломленный неожиданным известием о смерти отца и вдруг потерявший интерес ко всему, уже не сопротивлялся, и герильяс перекинул его через плечо, как беспомощного ягненка. — Все-таки лучше отнесу тебя к Эмпесинадо, может ему и будет какая польза от твоего вранья.