Клаудиа, или Дети Испании - [217]

— Выловят и меня, — поспешил продемонстрировать свою сообразительность Игнасио.

— Ну, наконец-то, понял, — облегченно закончил Мусго, а потом со смехом добавил: — И для этого совсем не обязательно было столько играть в разведчиков, ты мог совершенно спокойно пройти по городу и сесть в лодку, которая привязана под мостом. А там еще нет никаких французов.

— А вот сейчас ты все же лукавишь, — с явным внутренним облегчением тоже рассмеялся Игнасио. — Отец не зря говорил мне про Лас Эрас. И если бы я не пришел туда, то не встретил бы тебя.

— Что ж… Карты были разложены верно… А теперь ступай.

Но Игнасио, прекрасно понимая, что все уже сказано, и действительно пора уходить, чтобы за ночь, слившись с темной бесшумной водой в одно целое, успеть проплыть пару лиг, продолжал стоять. Смутное, совершенно неясное ему самому чувство удерживало его на месте, не давая отвести глаз от этого странного, неизвестно откуда взявшегося мальчишки. Он лихорадочно соображал, чем именно надо бы закончить их на первый взгляд нелепый, но внутренне полный особого смысла разговор.

— Когда я вернусь, и вернусь с отцом, то непременно найду тебя, слышишь, Мусго… Ведь ты… Ты, наверное, спас мне жизнь…

— Думай, как хочешь. Но иди, а то… ночь не бесконечна.

— Да, я иду, — Игнасио решительно повернулся в сторону города с ощущением, что мальчик за его спиной сейчас растает, испарится, исчезнет, оставив после себя лишь морозную пыль, а сам он снова окажется на Лас Эрасе. Страшный соблазн обернуться охватил его, и почти против своей воли Игнасио стал медленно поворачиваться…

— Постой. — Мгновенное движение — и две пары глаз, голубые и черные, столкнулись взглядами так, что Игнасио показалось, будто он на какое-то время ослеп. — Возьми вот это. Просто так, на всякий случай, — Мусго протянул Игнасио узкую алую ленточку. — Я снял это с груди одного из погибших. Ему она все равно уже больше не нужна…

Взяв ленточку дрогнувшими пальцами, словно она обжигала, Игнасио сунул странный дар за пазуху и, уже не оглядываясь, побежал туда, где теперь ясно вырисовывался силуэт какой-то церкви.

Ему казалось, что прошло никак не менее получаса. Луна опустилась за церковный шпиль, и от этого вся она светилась по контуру ярко-голубой каймой, словно обведенная рукой невидимого художника. Игнасио приостановил шаг, любуясь этой волшебной картиной.

— Это Сан Хуан де лос Панетас, — услышал он за спиной. — Я люблю ее, пожалуй, даже больше, чем дель Пилар.

— Мусго?

— Ты слишком медленно ходишь, Игнасио. Луна уже за церковью, бежим!

Взявшись за руки, они понеслись по пустынной набережной, как два духа воздуха, и, оставив вправо кружевной силуэт дель Пилар, скоро уже стояли перед мрачной громадой сарагосского моста. Внизу у быков действительно тихо плескалась лодка.

— Так ты будешь ждать меня на обратном пути?

— А ты уверен, что он будет, этот обратный путь? — сказал Мусго, но, заметив вытянувшееся лицо Игнасио, быстро поправился: — Это шутка, чтобы не сглазить. Да и… я ведь не проводник. Я просто всегда там, где нужен. — Игнасио опустил голову. За то короткое время, что они практически молча пробирались западными окрестностями города, а особенно, когда, задыхаясь, летели над суровым Эбро, этот странный мальчик приобрел над ним какую-то таинственную власть. Игнасио стало казаться, что он знал Мусго всю жизнь и что ближе друга у него никогда еще не было и не будет. Впрочем, из самолюбия он постарался приписать это очарование новизне места, остроте ощущений, волшебной красоте пейзажа и… полной луне. — Но знай, если услышишь вороний крик — вот такой, — Мусго совершенно неотличимо от вороны, протяжно и тоскливо каркнул несколько раз подряд, — значит, я недалеко, и все знаю.

— Но почему именно ворона? — желая еще как-то продлить общение с загадочным мальчишкой, полюбопытствовал Игнасио.

— Потому. Когда-то у меня была птица, красивая, умная… В общем, я люблю птиц, а что в осажденном городе удобней вороны? — нехорошо усмехнулся он. — Ладно, вперед, — и мальчик слегка подтолкнул Игнасио к черному пятну лодки. — Луна уже вот-вот скроется…

Следуя совету Мусго, Игнасио, отвязав лодку и оттолкнувшись от берега, лег на влажное днище, прикрылся лежавшим там отсыревшим одеялом и еще долго не мог прогнать из памяти последний небрежный жест и какие-то покровительственные слова, брошенные ему в спину. И мальчик снова и снова изо всех сил старался послать подальше этого сумасшедшего с его бреднями о луне и воронах. Впереди было настоящее дело.

* * *

Сколько времени прошло с того часа, как лодка легко соскользнула в воду, Игнасио был не в состоянии определить. Он видел, как промелькнули мимо массивные, облепленные тиной опоры моста, как луна сначала потеряла четкие очертания, а потом скрылась в облаке, потом как небо зарозовело и налилось снизу светлым золотом. Ему казалось, что он плывет уже много дней, целую жизнь, и перед слипающимися глазами потянулись образы прошлого. Игнасио не жалел, что судьба забрала его из дворцов, не обижался на Пепу, которую про себя все равно продолжал называть мамой, ни в чем не упрекал дона Мануэля, но привыкнуть к мысли, что его родной отец и есть тот высокий худой старик, ему все-таки было трудно. Клаудиа — другое дело. Он помнил ее еще с детских лет, она часто бывала верной подругой его игр и проказ, но дон Рамирес…