Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии - [20]

И недруга — другом она тебе сделать готова,

И тайное — явным, и яд халахала[196] — нектаром.

Стремясь к добродетели, время потратишь ты даром!

Из «Ста стихотворений о любви»

* * *

Вот он, стихотворцев произвол!

Женщины — неужто «слабый» пол,

Если мановением ресниц

Индру им дано повергнуть ниц?

* * *

В прическу воткнутый жасмин,

И нега уст полуоткрытых,

И тело, что умащено

Сандалом, смешанным с шафраном,

И нежный хмель ее груди —

Вот рай с усладами своими!

Все прочее — такая малость…

* * *

Корми лесных газелей побегами бамбука,[197]

Травой священной «куша»[198], что срезана под корень

Каменным ножом, иль угощай красавиц

Листьями бетеля, бледными, как щеки

Рослых шакских дев,[199] срезав эти листья

Ногтем, что отточен и натерт шафраном.

* * *

О дивнобедрых без лицеприятья

Вам, люди, говорю, и без пристрастья:

Всего на свете слаще их объятья.

Они — источник счастья и несчастья.

* * *

Кто сотворил устройство,

Что женщиной зовется,—

Смесь амриты и яда,

Для смертных — западню,

Ларец обманов, козней,

Дорогу в ад, преграду

Стремящемуся в рай,

Уловок сорняками

И тернием уверток

Засеянное поле,

Хранилище грехов,

Твердыню безрассудства,

Обитель своеволья,

Сомнений круговерть?

* * *

Зачем нам величать лицо — луной,

Иль парой синих лотосов — глаза,

Иль золота крупинками — частицы,

Из коих состоит живая плоть?

Лишь истину презревшие глупцы,

Поверив лживым бредням стихотворцев,

Телам прекрасных служат, состоящим

Из гладкой кожи, мяса и костей.

* * *

Чем красавицы взор, уязви меня лучше змея —

Проворная, зыбкая, в переливно-сверкающих

Упругих извивах, с глянцевитою кожей

Цвета синего лотоса. От укуса змеиного

Добрый целитель излечит,

Но травы и мантры[200] бессильны

Против молнии дивных очей!

* * *

Уста гетеры, будь они прелестны,

Как полураспустившийся цветок,

Достойный муж не станет целовать,

Увидя в них вместилище слюны

Распутников и проходимцев, слуг,

Воров, лазутчиков и лицедеев.

Из «Описаний времен года» [201]

В самом разгаре весны

Томительно-сладостный голос

Подругу зовущего кокиля,

И ветры с вершины Малайя[202], что благоухают

Белым сандалом, растущим на этой горе,

Стали растравой тебе, разлученному с милой.

Не удивляйся: в несчастье

Амрита кажется ядом!

* * *

Восхитительны в месяце чайтра[203]

Венки из цветов разновидных,

Нежные руки, подобные лунным лучам,

И возвышенное красноречье поэтов;

Оплетенная сетью лиан,

Веселящая душу беседка

И кокиля томный призыв,

Напевно звучащий в ушах;

Разделенное с милою ложе —

Неистощимый запас поцелуев и ласк!

* * *

Пламенеют бутоны маканды[204],

Словно жертва в огне разлуки

Странника с юной супругой.

Кокилей самки в лесу

Глядят на него с сожаленьем.

Уносит прочь напоенный

Сладострастным сандалом ветер

Ароматы пурпурной ло́дхры[205],

Утоляющие усталость.

* * *

О дивнобедрые, ваш дух

Несокрушим до той поры,

Пока, сандала духом напоенный,

Не прилетит с горы Малайя ветер.

* * *

Когда наступает жара, девы с глазами газелей,

С влажно-душистыми, от умащенья сандалом, телами,

Благоуханье цветов, свежесть покоев, облитых водой,

Сиянье луны, ветерка дуновенье

И верхней террасы опрятность — возбуждают любовную страсть.

* * *

Венков благоуханье, прохлада опахал,

Сиянье ночи лунной,

Цветочная пыльца, усеявшая пруд,

Сандал для умащений,

Душистое вино, и легкие одежды,

И верхняя терраса, промытая до блеска,

И лотосы очей прекрасных — вот удел

Счастливцев жарким летом!

* * *

Как радует сердце прохлада

С грядой облаков ливненосных

И, льющим густой аромат,

Роскошным жасмином, чей куст

Внезапно расцвел, обернувшись

Внушающей пылкую страсть

Красавицей с грудью высокой.

* * *

Объяты одинаковым томленьем

Счастливый и отвергнутый любовник,

Когда в лесах звучат павлиньи крики,

Насыщен горный ветер ароматом

Цветов кадамбы[206] и кутаджи[207] пряной,

И молодой травой земля одета,

А небо — дождевыми облаками.

* * *

Над головой хмурые тучи нависли.[208]

Млея от страсти, пляшут павлины в горах.

Цветом опавшим деревья усеяли землю.

Странник, на чем ты остановишь свой взор?

Нечем тебе сердце свое успокоить!

* * *

Слепящих молний блеск,

Раскаты громовые.

К танцующим павлинам

Взывают нежно павы,

И кетака[209] струит

Свое благоуханье.

Возможно ль дивноглазым,

Глядящим сквозь ресницы,

Разлуку пережить,

Когда весь мир охвачен

Любовной лихорадкой?

* * *

Когда низвергается ливень

Из туч, горделиво грохочущих,

Когда в черноте непроглядной

Сверкнет златозарная молния,

Пронзают блаженство и страх

Сердца́ своевольных красавиц,

Во мраке спешащих к любовнику.

* * *

Ливни мешают уходу любимой.

Чем холодней, тем объятья теснее!

Ветер, несущий дожди и туманы,

Свежесть сулит изнемогшим от ласк.

Эти счастливцы, в объятьях возлюбленной,

Дни бесконечных дождей превращают

В дни бесконечных услад.

* * *

Когда, под осенней луной,

На верхней террасе дома

Пройдет в наслажденьях любовных

Половина пленительной ночи,—

Тот, кто, охваченный жаждой,

Не пьет из лианоподобной,

Прохладной руки подруги,

Изнемогшей от пылких услад,

Воду, в которой дробится

Сиянье ночного светила,—

Тот неудачник, друзья!

* * *

Белоснежный, прекраснодушистый,

Распустился жасмин, и нектаром

Упиваются жадные пчелы.

Если, страсти огонь разжигая,

Дивноокая, хоть на мгновенье,

Не обнимет хозяина дома,

Осененного ма́ндарой красной,

От студеного ветра дрожащей,