Китовый ус - [22]

— Вот это привет от Шишкина, вот это болеро, — воскликнул Пармен Парменович и бросился к воротам.

Парня, конечно, возле них не оказалось. Был уже полдень, и Пармен Парменович заспешил в центр города, заглядывая по пути в душные в обеденную пору кафе и столовые, обошел все аллеи и укромные уголки городского парка, спустился по крутой деревянной лестнице вниз, к реке, прошелся дважды по горячему, слепящему глаза песку, всматривался в лица парней и не находил среди них Валентина. Пармен Парменович расстегнул потяжелевшую безрукавку и, подставляя грудь прибрежному ветерку, стал боком взбираться вверх по лестнице.

Он нашел его на автобусной станции. Валентин стоял с той девицей. Задрав головы, они изучали расписание и над чем-то смеялись. Девица при этом откидывала голову назад еще больше, поправляла волосы, падающие на глаза, заглядывала в лицо Валентину.

Пармен Парменович подошел к нему сзади, взял за локоть и, кивнув девице, спросил:

— Уже едешь?

— Вот и наш знакомый, — сказал ей Валентин и та, закусив губу, взглянула на Шишкина синими глазищами, но оставила их вдвоем, почувствовав, что при ней они не станут разговаривать.

— Знаешь что, парень, вот здесь наверху, — Шишкин показал на возвышающийся через дорогу дом с четырехугольными колоннами, — есть ресторация, там можно пива выпить. И поговорить. Идет?

Валентин заколебался, поглядывал, словно был привязанный, в сторону девушки, которая вышла из зала и прогуливалась теперь за сплошным, в полстены, окном, показывая шестеренку, нарисованную на спине футболки.

— Ну сходи, скажи ей, пусть подождет, — не выдержал Пармен Парменович и подтолкнул его за рукав к выходу. — Найдешь меня наверху…

На веранде Пармен Парменович выбрал место, куда хоть немного падала тень от колонны, заказал пива, обязательно холодного, и когда принесли бутылки, вмиг запотевшие в тепле, не дожидаясь, пока подадут чистые стаканы, из горлышка, на одном дыхании выпил одну из них и крякнул от удовольствия так, что посетители за другими столиками подозрительно посмотрели на него.

Зачем малому нужно все знать, думал он, подозревая здесь какой-то умысел. И без обиняков спросил об этом подошедшего Валентина, и когда тот, стесняясь, стал неестественно часто отпивать пиво, путано и не совсем понятно рассказывать о своей семье, о себе, Шишкин понял, что перед ним еще мальчик с соответствующими представлениями о жизни, хороший в общем-то парень, который хочет сразу и во многом разобраться. Из его рассказа стало ясно, что Даша и Самвелов жили не дружно, всю жизнь были неудачниками и обвиняли друг друга в этом. Самвелов работал вначале директором мебельной фабрики, потом начальником автобазы, затем в горкоммунхозе, пока наконец не сошелся с проходимцами из какой-то шарашкиной конторы и не попал под суд… Самвелов не раз при сыне попрекал Дашу, что, дескать, она сгубила жизнь Пармешке, а потом и ему, Самвелову. Она, мол, знала, когда говорила о письме, что ему несдобровать. Только сделала вид, что проговорилась! Сделала это, чтобы потом занять его комнату! Моими руками! В то время он, дескать, не мог молчать об этом. Ты и на следствии, когда он работал в коммунхозе, рассказала все, что знала. Как же — теперь он не нужен. А он вернулся…

— А что говорит мать?

— Она молчит! Я ее спрашиваю: «Мам, это правда, что говорит отец?» Она ответила: «Нет, а вообще — это не твоего ума дело».

— И ты решил уехать?

— Решил, — кивнул Валентин. — Старшая сестра, Ленка, она пять лет назад уехала в Ростов и ни разу домой не приезжала.

— Она там замуж вышла?

— Вышла.

— Ну вот видишь, — сказал Пармен Парменович, наливая пиво в стаканы. — Отец Ленке мешал выйти замуж. Скажи, пожалуйста, разве ей было приятно говорить женихам, что у нее отец сидел? Вот она и уехала от таких разговоров, они женихов отпугивают. И правильно сделала. Но ты тоже не хочешь жить с родителями. Почему?

— А как вы поступили бы на моем месте? — с обидой в голосе спросил Валентин и выпрямился, отодвинулся от стола.

— Ишь как наежачился. Пей пиво…

— Не хочу.

— Родителей, парень, никто не выбирает. Ты ведь ни при чем, что отец твой, мгм… А насчет того, что мать твоя хотела избавиться от меня и занять мою комнату, — это ложь. Он вдалбливает ей в голову, что она тоже виновата. И может вдолбить в конце концов… Она, конечно, виновата, но лишь в том, что по бабьей слабости проболталась о письме твоему папаше. Без всякого умысла она это сделала, верь мне. Я двадцать пять лет думал, что письмо тогда твой отец нашел случайно. И мысли никогда не было, что она в чем-то виновата. Я тогда свалял дурака, а время было суровое. Что было, то было, — все это наше и никуда от него не деться. Не виновата твоя мать передо мной, не было у нее в душе какой-нибудь подлинки, нет! И знаешь, почему я так считаю? Да вот пример… Когда меня жена провожала на фронт, то она купила бутылку вина, чтобы потом, после Победы, выпить со мной. Она погибла, а твоя мать несколько лет хранила бутылку, не зная меня, не зная, вернусь ли я домой. Призналась, правда, после, что в День Победы хотела со своими подругами понемножку из нее выпить… Ведь не тронула, а твоя мать потеряла на войне всю родню и, наверное, имела право… Пей пиво, парень… Ты не обижайся на меня, я побольше твоего на свете прожил и могу сказать… Не понравилось мне, что хочешь покинуть мать. Сегодня мать бросишь, парень, завтра… Ты поезжай на КамАЗ, это хорошее дело — соорудить в молодости что-нибудь весомое. Только матери скажи, и она поймет. Но не обижай ее этим, она ведь тебе мать. — Шишкин сделал паузу, выпил стакан пива. — Может, есть хочешь? Или спешишь к девчонке? Пригласи ее тоже. Чего ей прогуливаться там, внизу…