Китайский массаж - [18]

Но просто заживо сгореть недостаточно, надо пройти ещё одну важную проверку — вылепить себя заново. В этом деле потребуется воля такая же крепкая, как стальной резец, и терпение как камень. А ещё потребуется время. Он скульптор, но не великий мастер, процесс работы довольно хаотичен: то там отсечь лишнее, то здесь поработать долотом. В момент перерождения мало кто знает, какой он. Перед ним незнакомая статуя. Зачастую эта статуя отличается от первоначального замысла во сто крат. Человек не любит нового себя, замыкается и замолкает.

Лишь молчание ослепшего человека напоминает тишину. Оно словно не наполнено никаким содержанием, но на самом деле в нём сконцентрированы титанические усилия и отчаяние. В своём молчании человек перегибает палку. И в своей отрешённости он перегибает палку. Ему необходимо бросаться в крайности и поднимать этот процесс на высоту веры. Под сенью этой веры новое «я» становится богом, а прошлому «я» остаётся роль дьявола. Но старое «я» по-прежнему существует в его теле, и человеку остаётся лишь постоянно сохранять повышенную бдительность, быть начеку. Прошлое «я» — первородный грех, тянущийся из глубин веков, улыбающийся, как всё понимающий змей. Этот змей-искуситель очень выразительный, всё его тело излучает силу соблазна, и стоит чуть зазеваться, как пропадёшь безвозвратно под его чарами. Между этими двумя «я» ослепший человек теряет равновесие, легко срывается, но должен обуздывать свой гнев.

В этом смысле у ослепшего человека нет детства, юности, молодости, зрелости и старости. Восстав из пепла, он тут же окунается в житейские бури. Под наивной ребяческой маской таится резкая смена настроений, и это секрет его существования. Ослепший человек проницателен — он догадывается о событиях, которые ещё не произошли. У него нет зрачков, поскольку всё его тело — один чёрный как смоль зрачок, в котором отражаются все люди, кроме него самого. Иногда этот зрачок хищно взирает на мир, иногда ласково и трепетно, он умеет беспристрастно наблюдать за чужими невзгодами, относиться к происходящему отстранено и соблюдать дистанцию. Как говорится, духам сверху виднее.

В молчании Сяо Ма было что-то монументальное. Это не естественное качество, не врождённый инстинкт, а техника, доведённая до совершенства. Если бы не особые обстоятельства, Сяо Ма мог бы хранить это торжественное молчание часами, неделями, месяцами и даже годами. Для него жить означало контролировать ситуацию и изо дня в день повторять одно и то же.

Но в жизни невозможны повторы — это не поточная линия производства. Никому не дано превратить свою жизнь в штамповочный пресс, чтобы штамповать друг за дружкой дни одинаковой длины, одинакового качества и одинакового веса, наподобие того, как производят мыло или домашние тапочки. У жизни своя мерка: сегодня чуть прибудет, завтра убудет, а послезавтра снова прибудет — и в этом сложении и вычитании незначительных величин и заключается подлинная суть жизни, которая делает её интересной, милой, но при этом непредсказуемой.

В жизни Сяо Ма кое-что прибавилось. Всё шло замечательно. Прибавился доктор Ван, а вместе с ним ещё и Сяо Кун.

Сяо Кун впервые пришла в общежитие Сяо Ма уже после часа ночи. Массажисты обычно работают до полуночи, а около пятнадцати минут первого «возвращаются домой». Обычно массажисты не говорят «заканчивать работу», а предпочитают сразу называть окончание смены «возвращением домой». Когда на одном дыхании отработаешь четырнадцать-пятнадцать часов, а потом после тяжёлого физического труда внезапно расслабишься, тело становится как ватное. Куда бы ни приткнулся — везде почувствуешь себя как дома. Вернувшись домой, слепые не бежали мигом в душ и сразу спать, ведь нужно было ещё немного спокойно посидеть — и это настоящее наслаждение! Поскольку жили все скопом, то спокойно получалось не всегда — иногда в общежитии царило и оживление. То вдруг кто-нибудь придёт и все обрадуются, то начнут перекусывать, а когда поедят — настроение поднимается, разгораются споры, пересуды, слышатся болтовня и смех. «Дома» поболтать — одно удовольствие. Слепые никаких важных тем не поднимали — просто судачили о всякой ерунде: о мороженом, о первой линии метро, о Диснее, о банковских процентах, о своих бывших однокурсниках, о машинах, о китайском футболе, о байках, рассказанных клиентами, о недвижимости, о шашлыках из баранины, о кинозвёздах, о ближневосточном вопросе, о мечтах, о выборах в Японии, о кроссовках «Найк», о концерте по случаю Китайского нового года, о Шекспире, о любовницах, об олимпийских играх, о болезни «бери-бери», о разнице между жареными пампушками и булочками, о НБА, о любви, о СПИДе, о благотворительности. Болтали о чём попало, увлекались, спорили, иногда даже ссорились, но ссорились не всерьёз, сразу же мирились. Разумеется, периодически, чтобы сделать такие посиделки ещё интереснее, мужчины и женщины неизбежно наведывались друг к другу в гости. Тогда разговоры поднимались на новый уровень: общежитие гудит, и всё это ещё и под лузганье семечек и звук приёмника — котировки акций, пересказы романов, спортивные новости, песни по заявкам, психологические консультации и реклама. Разумеется, такие походы в гости ограничиваются определёнными правилами. Обычно половину вечера сидят всей компанией в женском общежитии, а потом перебираются в мужское. Женщинам перед сном необходимо проделать сложные процедуры — это неотъемлемая часть подготовки ко сну, зачастую сопряжённая с множеством неудобств. Женщины же не могут как «вонючие мужики» — ещё грязные носки не сняли, а уже храпят.