Китайские мемуары. 1921—1927 - [106]

В речных сампанах мы должны были плыть по реке Ганьцзян до самого Наньчана. Сампаны приспособлены для перевозки товаров. Наши маленькие сампаны могли брать 10—15 т груза. Они имели для этого очень вместительные трюмы, крытые досками, на которых мы расставили свои походные койки. На каждом сампане легко уместилось пять-шесть коек, и, несмотря на это, было довольно просторно. В середине лодки стояла защищенная от ветра кирпичная печь, на которой мы стряпали. Нам помогал работавший здесь двенадцатилетний мальчик-ученик, выполнявший также обязанности повара, кормившего всю команду. Джонка была хорошо защищена от дождя овальной крышей из плетеных бамбуковых матов. Раздвигая маты сверху, мы получали окно, раздвигая снизу — дверь.

Хозяин сампана, одновременно капитан и рулевой, жил здесь постоянно в трюме с женой и пятилетним сынишкой. Шестеро гребцов, по трое на каждое работавшее по винтовому принципу огромное весло, да упомянутый поваренок составляли команду.

Это была маленькая джонка, но Китай имел большой флот парусных джонок, вмещавших иногда по 400 — 500 т и выходивших в прибрежное морское плавание.

Из Ганьчжоу до Цзианя, расположенных друг от друга на расстоянии 150 км, мы плыли пять суток, столько же времени, сколько при переходе такого расстояния пешком. Все время дул встречный ветер, и поэтому невозможно было развернуть паруса. Шли по

Наш сампан

течению только на веслах. Ночью бросали якорь и стояли где-нибудь посреди реки, опасаясь в темноте сесть на мель. Вода в это время была малая. Летом же река здесь настолько многоводна, что в Ганьчжоу заходят маленькие пароходики из Цзианя.

В сампане, кроме команды, нас было четверо: О. Тарханов, Е. Иолк, один китайский товарищ и я. Е. Иолк знал китайский язык, и благодаря этому мы теперь воспринимали окружающее не только глазами, но и ушами. Много путевых заметок делалось при помощи Е. Иолка, который переводил нам не только живую речь, но и собранные в пути документы.

О. Тарханов, который проделал в Китае большую научно-исследовательскую работу, собирал в пути материалы для своих прекрасных «Китайских новелл». Я давно знал его как даровитого человека, но никто не подозревал тогда, что в нем скрывается и талант писателя-новеллиста.

После утомительных переходов мы чувствовали себя в сампанах точно в комфортабельных квартирах. Было тепло и уютно, а главное, можно было пи-

сать и читать, приводить в порядок путевые записки. Много помогал нам ехавший на сампане наньканский коммунист, рассказывавший о своей работе в деревнях.

Китайский коммунист резко выделялся среди окружающих даже по своему внешнему виду, не говоря о манерах и обычаях, которые мало чем отличались от наших. Это был родной нам человек не только по убеждениям, но и по духу. Узелок вещей, пачка книжек— так странствовал он из деревни в деревню, ведя революционную пропаганду, организуя крестьянские союзы, руководя их работой. Он ехал сейчас в Цзианьский уезд, куда его направила партийная организация. Из Нанькана он двинулся пешком, и по просьбе коммунистов Ганьчжоу мы с удовольствием взяли его к себе в сампан. Товарищ этот впервые в жизни видел русских коммунистов и немедленно взялся практически изучать русский язык.

Молодой вдумчивый человек, он резко отличался от той гоминьдановской среды, к которой мы уже достаточно привыкли. Никаких поклонов, накаких церемонных улыбок — деловитость. И такими были они все — китайские коммунисты. Когда мы приходили в гоминьдановские организации и комитеты, можно было по общему облику и манерам присутствовавших безошибочно определить, кто из них коммунист, кто истый гоминьдановец.

Беседуя с нашим попутчиком — низовым провинциальным, к тому же деревенским работником, мы еще раз убедились, каких замечательных людей имела китайская компартия. Это были подлинные товарищи, люди исключительной самоотверженности и аскетизма, большой моральной чистоты и беззаветной преданности делу китайского пролетариата.

Не помню, на второй или на третий день нашего речного путешествия мы приближались к маленькому уездному городу Ваньань. Вдали, на самом высоком месте гористого берега показалась пагода — признак того, что мы подъезжаем к городу.

Вот перед нами уже стены Ваньаня. Приблизившись к ним, мы увидели большую надпись, сделанную огромными черными иероглифами на только что побеленной части стены. Надпись гласила: «Империализм есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капитала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами. Ленин».

В городе в связи с нашим приездом состоялся большой митинг, который закончился пением «Интернационала» и «Молодой гвардии» на китайском языке. А ведь это было не в Шанхае и не в Ханькоу; это было в Ваньане, далеком городке, связанном с внешним миром только протекающей здесь небольшой рекой; это было в Ваньане, который не обозначен на карте, потому что в нем было всего лишь 3 тыс. жителей.

Во всем уезде было 16 тыс. жителей, главным образом крестьян. Земельные отношения здесь были уже иными. Самостоятельных крестьян — 50%, полуарен-даторов — 30% и арендаторов — только 20%. Полу-арендаторы здесь богаче самостоятельных крестьян, которые владеют крошечными участками, в среднем по 4—5 му. Полуарендатор же помимо такого собственного участка арендует еще добавочную землю. В общем, в ваньаньском уезде преобладало мелкое бедняцкое крестьянское хозяйство.