Китайские мемуары. 1921—1927 - [107]

Крупных землевладельцев здесь не было, а богатым считался тот, кто владел 50 му, т. е. в десять раз больше самостоятельного крестьянина. Арендная плата была ниже, чем в других местах,— не более 40% урожая. Земельный налог был установлен в размере примерно 5% стоимости одного урожая (здесь снимается два урожая в год). Помимо него взимался целый ряд других налогов. Так, например, специальный налог в размере 3 фэней с каждого собранного даня риса уплачивался в уезде на содержание минь-туаней.

Широко развито было ростовщичество, которым занимались местные шэньши, бравшие за заем 30% в месяц.

В Ваньане имелись четыре городских купеческих гильдии и одна общеуездная. Гильдии в городе объединяли 400 торговцев. К гоминьдану они относились в первое время безразлично, но потом в связи с ростом крестьянского и рабочего движения стали проявлять политическую активность, поддерживая правые элементы.

В дни нашего пребывания в этом городе было уже три рабочих союза, объединявших 70 человек. Значительная часть рабочих еще входила в старые гильдии. Заработная плата составляла в среднем 10—15 фэней в день.

Имелись здесь и союзы учащихся, объединенные в масштабе всего уезда.

Гоминьдановская уездная организация раньше была небольшой подпольной группой, ставшей легальной с 20 августа 1926 г. За несколько месяцев она успела довести количество своих членов до 700. Торговцев в организации было мало, менее 1%, большинство членов организации — 60% —учителя, учащиеся и служащие, крестьян было 30%, а рабочих— 10%.

Власти здесь остались прежние. Начальник уезда и начальник полиции были в тех же должностях и при Сунь Чуаньфане. Они даже и сейчас не вступили в гоминьдан и препятствовали его работе. Начальник уезда получил кличку «Рисовая корзина» — так в Китае называется человек, который думает исключительно о своем брюхе и кармане. Во главе четырех из шести расположенных в уезде отрядов миньтуаней стояли шэньши. В ваньаньской деревне уже в то время началось крестьянское движение. Крестьянские союзы были организованы в 72 деревнях и объединяли 2600 семей.

Основные требования крестьянских союзов, в которые здесь входили главным образом самостоятельные крестьяне, заключались в установлении новой революционной власти, в лозунге «Долой шэньши и миньтуаней, взимающих незаконные налоги и поборы!». Крестьяне требовали также уменьшения ростовщического процента.

Рабочим и крестьянским движением, союзами учащихся, а равно и самой организацией гоминьдана всецело руководили здесь коммунисты и комсомольцы. Местная организация коммунистической партии насчитывала только 30, а комсомол 20 человек. Обе эти организации вели за собой рабочие союзы и крестьянские организации.

Мы глазам и ушам своим не верили, когда покидали крошечный Ваньань. Как глубоко пустила корни китайская революция!

Теперь мы плыли в Цзиань. Стоял конец ноября. Солнце хорошо грело, и, когда мы высаживались на берег, чтобы отправиться в тот или иной городок, становилось жарко. Но на воде было прохладно, особенно когда дул ветер. Тогда приходилось одеваться во что-нибудь потеплее. Здесь на пути в Цзиань случилось происшествие, которое вновь заставило меня призадуматься.

Я говорил уже, что с нами ехала семья хозяина сампана — его жена и пятилетний мальчик. Было прохладно, и мать одела сына в теплый ватный костюм. Как-то мальчик бегал по палубе сампана, оступился и упал в воду. Упал и даже не вскрикнул. Отец стоял рядом и что-то громко сказал. Прибежала мать. Ватник, пока он еще не пропитался водой, держал мальчика на воде, но было ясно, что как только одежда промокнет, ребенок пойдет ко дну. Течение реки было здесь быстрое, и мальчика стало относить от сампана. Родители стояли на палубе и не шелохнулись. На лицах у обоих было выражение сожаления, печального прощания, но не ужаса. Спасти своего ребенка они даже не пытались. Спасли его мы и, когда подняли мальчика на борт сампана, не услышали от родителей ни слова благодарности. Они были даже как-то ошарашены.

Все это было так непонятно, что мы попросили нашего китайского товарища объяснить поведение родителей. Он сказал нам, что спасать утопающего — грех.

Тогда в моей памяти всплыли многочисленные сцены, которые приходилось наблюдать в Тяньцзине, Шанхае, Кантоне. По улице бежит рикша с пассажиром. Сзади его нагоняет автомобиль. Шофер начинает сигналить. Рикша не обращает никакого внимания на сигналы, даже не поворачивает головы и не уступает дороги автомобилю. Сперва я думал, что это озорство рикши, борьба старого с новым. Но потом я наблюдал эти картинки ежедневно. Вот два кули, держа на плечах бамбуковую дубину, несут привязанную к ней кладь. Сзади — автомашина, следует сигнал. Никакого внимания. Машина объезжает рикшу или кули, но они не уступают ей дороги. Сигналы машины никогда не вызывали на их лицах какой-либо реакции.

Я много думал о родителях, стоявших неподвижно, когда тонул их ребенок, о рикше и кули, не реагирующих на сигналы автомашины, и пришел к заключению, что все это сложилось веками, освящено религиозными верованиями и обычаями.

Китай всегда был страной с самым большим населением и с быстрым его приростом. Стихийные бедствия— засухи и наводнения — еще недавно, даже в начале XX столетия, уносили десятки миллионов человеческих жизней. В течение тысячелетий стихийные бедствия регулярно повторялись. Постоянно повторяющееся явление входит в религиозные представления как веление неба, которому нельзя сопротивляться. Поэтому спасать тонущего ребенка — грех, поэтому за тысячелетия сложилось отсутствие инстинкта самосохранения. И может быть, стихийные бедствия являлись в древнем Китае регулятором роста населения.