Китайские мемуары. 1921—1927 - [104]
Снова поля, скалистые берега реки, деревни, волости. Здесь процветает рыбный промысел с прирученными бакланами. Крестьянин плывет на плоту, сделанном из четырех длинных связанных вместе бамбуковых стволов. В середине его он стоит сам с веслом, на одном конце плота — корзина для пойманной рыбы, на другом — птица. Прирученный баклан ныряет, ловит в свой перевязанный зоб рыбу и подплывает к плоту. Рыбак вытаскивает из зоба добычу, а птица с криком снова мчится на охоту. Встречали мы на реке и бурлаков, тащивших баржу против течения.
Мы шли уже восьмой день, а до Ганьчжоу, где должны были пересесть в сампаны, еще оставалось два перехода. На узких тропках нельзя было идти рядом хотя бы вдвоем, беседовать, обмениваться мнениями. Министров, женщин кули носили в паланкинах. М. Бородин обзавелся пони и передвигался верхом. Коммунисты, как правило, шли пешком, за ними кули носили пустые паланкины, на толстых бамбуковых жердях переносились чемоданы. Двигались все молча, ибо при строе «гуськом» не разговоришься. Лишь в деревнях, в харчевнях делились «впечатлениями.
Иногда дорога расширялась до метра шириной, тогда можно было к кому-нибудь присоединиться и поговорить.
Вот идет мой старый друг Чжан Тайлэй. Похудел в пути, осунулся. На митингах он переводил речи Бородина, который говорил по-английски. Кто мог тогда подумать, что ровно через год, в декабре 1927 г., Чжан Тайлэй сложит голову в бою за Кантонскую коммуну, одним из вождей которой он стал.
Поздно вечером мы пришли на ночевку в какую-то волость и остановились в полицейском участке. Там было сравнительно тепло, полицейские заботились о нас с таким раболепием, что порой становилось неудобно. Это были старые сунь-чуаньфановские полицейские, не получавшие, как правило, жалованья. Жили они на взятки, вымогательства и т. п. доходы.
Полицейские таскали нам еду из какого-то ресторана. Мы просили позвать хозяина, чтобы расплатиться, но добиться этого не смогли. Пришел какой-то мальчик, которому мы уплатили за ужин. Вряд ли эти деньги попали в руки хозяина ресторана.
Но вот и последний переход. Мы подходили к Ганьчжоу — административному центру целого района.
Уже километров за пять до Ганьчжоу при какой-то речной переправе была организована массовая встреча правительства и русских советников (эго гувэнь). На реке стояли разукрашенные джонки, которые салютовали нам канонадой пороховых хлопушек. На другом берегу рядами выстроились делегации общественных организаций Ганьчжоу и расположенные здесь войска. Самым интересным было присутствие отряда старинной крестьянской боевой организации. Это были молодые парни, одетые в черные с перламутровыми пуговицами костюмы, с пиками, у острия которых были прикреплены красные кисти. Они имели грозный и воинственный вид.
В сопровождении встречавших нас делегаций мы двинулись один за другим по узкой дороге в Ганьчжоу. Скоро была уже слышна приветственная музыка и трескотня хлопушек. Здесь состоялась самая массовая, самая восторженная встреча, в которой приняли участие даже союзы нищих и слепых. Люди требовали, чтобы гости остались на несколько дней. Два дня шли беспрерывные митинги.
По городу были расклеены и распространялись специальные листовки, приветствующие Бородина и других русских советников. Подобные листовки в честь советских людей, выпущенные гоминьдановскими и рабочими организациями, распространялись в каждом городке. Бородин был одной из самых популярных фигур в Китае. Здесь, в Ганьчжоу, его буквально рвали на части, просили, чтобы он выступал на каждом митинге.
Ганьчжоу — Довольно большой торговый город. Он в несколько раз больше Нанькана, и, когда мы шли по его улицам, создавалось впечатление, что он состоит из сплошных лавок и ремесленных мастерских. Но даже здесь чувствовалось иностранное влияние. Выросла целая улица с европейскими трехэтажными домами, первые этажи которых были заняты крупными магазинами и ресторанами. По выстроенным, правда в полукитайском стиле, крепким бетонным одноэтажным палатам, спрятанным за такими же крепкими воротами, не трудно было узнать, где живет буржуазия.
Здесь имелись свои крупные банкиры-ростовщики, перед которыми пресмыкались местные власти. В Ганьчжоу насчитывалось 1400 торгово-промышленных предприятий. В ганьчжоуских магазинах было много иностранных товаров, много вывесок на английском языке, хотя вряд ли иностранец забредал сюда чаще одного раза в три года. Вывеска на иностранном языке являлась здесь символом солидности фирмы, точно так же как банкеты с иностранными блюдами, тарелками, ножами, вилками и ложками стали признаком хорошего тона в среде местной буржуазии и крупных чиновников. Раз появилась в городе такая потребность, появился и большой трехэтажный, только что выстроенный ресторан с иностранной кухней. Увлечение иностранными товарами, иностранной кухней, иностранными манерами в тот период стало характерным для купеческо-чиновничьей среды даже в таких городах, как Ганьчжоу.
Город был центром не только торговли, но и кустарной промышленности. Мы бродили по мастерским и поражались техническим приемам производства. Вот, например, текстильное предприятие. Станки деревянные, мало чем отличавшиеся от наших старинных деревенских станков. Суровье идет в особые красильные мастерские. Способ окраски допотопный. Примитивные глиняные чаны, натуральное индиго, посредством которого по особому китайскому способу ткань окрашивается в синий цвет. Впрочем, имелись здесь и иностранные краски различных цветов. Крашеная ткань подвергается потом полированию, наводится глянец. Вот эта операция заставила нас изумиться. В помещении, куда свет проникал только через дверь, в земляной пол был вкопан большой прямоугольный камень с овальной выемкой, поверхность которой была тщательно отполирована. Над ним на трапеции висел на канате такой же огромный камень, овально выпуклый соответственно выемке в нижнем камне. Крашеная ткань наматывается на крепкую круглую палку и кладется в выемку. Верхний камень опускается на катушку ткани. Молодой парень становится ногами на оба конца верхнего камня и, держась руками за столбы трапеции, начинает попеременными движениями ног раскачивать камень. Камень, лежащий на катушке, плавно движется из стороны в сторону, а ткань таким образом полируется обоими камнями. Толкание камня ногами — тяжелый труд, а между тем рабочий был занят этим по 11 —12 часов в сутки.
