Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - [68]

.

Довод в самом деле нелепый, и тем не менее несколько столетий он лежал в основе меркантилистских рассуждений. В камерализме XVII века мы находим утверждение, что войны не истощат экономику до тех пор, пока деньги остаются внутри страны, как будто солдаты могут питаться золотом и серебром[360]. Согласно историку меркантилизма, такой образ мысли продолжал быть распространенным среди немецких экономистов во время Первой мировой войны[361], и, без сомнения, он сохраняется в виде подспудного допущения в некоторых кругах по сей день. Он напрямую вытекает из ситуации реального выбора, стоящего перед капиталистом-предпринимателем, и при этом явно противоречит интересам класса капиталистов.

В качестве последней иллюстрации рассмотрим утверждение Джорджа Катоны, согласно которому производитель, если его спросят, как увеличение общего налогового бремени отразится на общем уровне цен, обязательно ответит, что цены вырастут, поскольку в узкой сфере его опыта увеличение налогов по своему воздействию на стоимость и цены подобно увеличению заработной платы[362]. Рассуждения в духе Кейнса показывают, что агрегированный эффект будет обратным, поскольку налог сократит агрегированный спрос и, следовательно, цены. И это тот случай, когда общее воздействие на класс производителей было бы негативным, если бы взгляды производителя были положены в основу политики. На поверку не требуется никакой обширной аргументации для доказательства того, что иллюзорное восприятие реальности позволяет эффективно манипулировать реальностью, хотя в разделе IV.4 мы увидим контрпримеры. По той же самой причине мы можем в целом ожидать, что иллюзии угнетенных классов окажутся выгодными правителям, но при отсутствии любой объясняющей связи это мало что дает. Фактически высказывание останется верным, если мы заменим «угнетенные классы» на «правителей» и наоборот.

Я показал, что разные социальные классы делают разные ошибки в отношении социальной каузальности, поскольку находятся в разных положениях в экономической структуре. Имплицитно я допустил, что склонность к неоправданным обобщениям сама по себе является инвариантом во всех классах, однако в этой предпосылке, конечно, тоже можно усомниться. Данный фактор, если он действует, будет связан предположительно с классовым происхождением, а не с текущим классовым положением. У меня нет никаких идей относительно наличия подобных классовых различий в способностях к когнитивной обработке, но они представляют логическую возможность, которую теория идеологии не должна игнорировать. Как и во всех случаях, когда внутренний психический аппарат взаимодействует с внешней ситуацией для того, чтобы произвести некоторый результат (например, выбор, предпочтение или убеждение), вопрос о социальной каузации встает и для субъективных, и для объективных элементов ситуации.

IV.3. Убеждения, вызванные интересами

Убеждения часто искажаются аффектами, прежде всего через принятие желаемого за действительное и рационализацию, но в том числе и под действием более извращенных механизмов, таких как тенденция к чрезмерному пессимизму («аналог» контрадаптивных предпочтений). Я здесь ограничусь принятием желаемого за действительное и связанными феноменами. Под принятием желаемого за действительное я имею в виду тенденцию формировать убеждения с учетом того, что я предпочитаю состояние мира, в котором они истинны, состоянию, в котором они не истинны. Позвольте мне провести четкое различие между этим явлением и верой по желанию, скорее намеренным выбором, чем каузальным процессом. Решение верить формируется сознательным желанием, принятие желаемого за действительное – бессознательным влечением. Более того, если никто не станет отрицать существование убеждений, вытекающих из принятия желаемого за действительное, можно утверждать (II.2), что решение верить никогда не будет успешно реализовано. Как сказал однажды Сартр, в самообман впадают так же, как впадают в сон.

Точно так же принятие желаемого за действительное следует отличать от самообмана, если допустить, что последний вообще возможен. Многие авторы употребляют эти термины как синонимы[363], но я покажу, что понятие самообмана, как оно обычно понимается, включает в себя парадоксы, которых нет в принятии желаемого за действительное. Невозможным самообман делает вовсе не одновременное наличие двух несовместимых друг с другом или противоречивых убеждений[364]Скорее, парадокс здесь в следующем: предающийся самообману намеренно скрывает от себя одно из убеждений и демонстрирует другое в качестве официального взгляда. Идея успешного самообмана, таким образом, поднимает два связанных друг с другом вопроса. Как человеку удается намеренно забыть то, во что он «действительно» (как-то, где-то) верит? И как после этого невозможного подвига он совершает следующий и умудряется по желанию поверить в то, во что, как он верит, нет адекватных оснований верить? В разделе II.2 я говорил о том, что решение забыть имеет ту парадоксальную особенность, что чем сильнее вы пытаетесь его осуществить, тем меньше у вас шансов на успех, как в попытках создать тьму при помощи света. И по тем же самым причинам попытка поверить во что-то по желанию, как кажется, лежит за пределами человеческих возможностей.