Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - [69]

Однако, как и в близком случае слабости воли, представляется, что теоретические аргументы в пользу противоречивости понятия самообмана улетучиваются перед всем массивом клинического, литературного и повседневного опыта, свидетельствующего о реальности феномена. И потому есть потребность в теоретическом анализе самообмана: wie ist es überhaupt möglich [как такое возможно]? Среди тех, кто стремился дать ответ на вопрос, – Фрейд, Шафер, Сартр и Фингаретте. Впрочем, ни одна из попыток, на мой взгляд, не является убедительной, поскольку все они во все более тонкой форме воспроизводят исходный парадокс[365]. Я бы предложил диверсифицированную стратегию, объяснив разные случаи, которые кажутся примерами самообмана, разными способам[366]. Большинство из них будет упомянуто только вкратце, но понятие принятия желаемого за действительное (по моему мнению, наиболее убедительная альтернатива понятию самообмана) будет обсуждаться несколько подробнее.

Во-первых, некоторые случаи могут быть безуспешными попытками самообмана и потому не более парадоксальными, нежели прочие попытки осуществить противоречивые цели (I.2). Во-вторых, некоторые случаи удается понять, если провести различие между убеждениями более высокого и более низкого уровня. Я способен сознательно решить не приобретать убеждения более низкого уровня, которые придадут содержание и объем убеждениям более высокого уровня, тем самым сделав их менее выносимыми («не хочу знать подробности»). В-третьих, некоторые примеры можно рассматривать как неудачные попытки модификации характера. В любом описании характера наличествует некоторая неопределенность, которой удобно воспользоваться с целью его изменения, хотя никогда нельзя знать заранее, каково поле для маневра. Ежегодно выходит огромное количество книг по популярной психологии, убеждающих людей, что они могут развить уверенность в себе и вытащить себя за волосы, если как следует захотят. Хотя в целом это смешно, в них имеется доля истины, потому что некоторый прогресс может быть достигнут путем изменения гештальта, вызванного изменением самоописания. А поскольку нельзя знать заранее, какой прогресс осуществим, то, если пытаться достичь слишком многого, можно дать повод для обвинений в самообмане. В-четвертых, я могу совершить нечто в данный момент, что позднее заставит меня поверить, если я сумею обеспечить забывание самого процесса. Самообман такого типа был бы примером совместной процедуры, при которой один результат процесса – появление определенного убеждения, а другой – стирание процесса из памяти, без которого это убеждение не закрепится. Да, в этом случае можно столкнуться с проблемой гамака (II.3) и связанными с ней трудностями, но они не всегда будут непреодолимыми. И, в-пятых, есть принятие желаемого за действительное.

Различие между самообманом и принятием желаемого за действительное должно быть также приемлемо для тех, кто считает, что разум способен – в смысле, который не сводится к вышеуказанным стратегиям, – намеренно себя обманывать. Мой довод в пользу этого различия состоит в том, что, принимая желаемое за действительное, можно прийти к убеждениям, которые не только истинны (на самом деле истина здесь не имеет значения), но и вполне обоснованны с точки зрения имеющихся фактов. Принятие желаемого за действительное по определению не основывается каузально на фактах, однако факты могут его поддерживать. Самообман же неизбежно предполагает дуальность между убеждениями, которые исповедуются официально, и теми, что человек считает основанными на фактах.

Возьмите, например, человека, который хочет получить повышение и в силу своего желания начинает верить в то, что скоро его получит. В данном случае мы можем говорить о самообмане, если имеющиеся у него факты указывают на противоположное и если он каким-то образом это сознает, но все равно умудряется скрывать от себя знание и верить, что повышение грядет. Но может так случиться, что у человека есть веские основания для того, чтобы верить в то, что его вот-вот повысят, но приобрел он их, приняв желаемое за действительное, а не путем осмысленного суждения исходя из таких оснований. Здесь нет дуальности, нет противопоставления между принципом реальности и принципом удовольствия, между тем, во что меня заставляют верить факты, и тем, во что меня заставляют верить мои желания. Нет вопроса о том, чтобы скрывать от себя неприятную правду или обоснованное убеждение, поскольку обоснованное убеждение также оказывается убеждением, в которое человек желает верить и, собственно, верит, потому что хочет, чтобы оно было истинным. У него есть веские причины в него верить, но верит он в него не по этим причинам[367].

Это не просто абстрактная возможность, но конфигурация, часто встречающаяся в повседневной жизни. Наверняка все мы встречали людей, которые нежатся в довольстве собой, кажущемся одновременно и оправданным, поскольку у них есть веские основания быть довольными собой, и неоправданным, поскольку мы чувствуем, что они будут так же довольны собой, если основания вдруг исчезнут. Или возьмем противоположный случай врожденного пессимиста, чьи оценки в кои-то веки оказываются оправданы фактами: он прав, и вполне обоснованно, и тем не менее мы не торопимся признать его правоту и ее обоснованность. Как утверждалось в I.3, согласно критерию рациональности убеждений следует смотреть на действительное