Кирюша из Севастополя - [38]

Смущенно и радостно улыбаясь, Кирюша стоял посреди кубрика. Было несказанно хорошо, так хорошо, что ему хотелось громко смеяться от счастья. Столько времени он мечтал о минуте, когда вернется в привычную обстановку. Вынужденная разлука оказалась наилучшим испытанием. Везде в течение ее думы Кирюши обращались к тому, что́ он в разговоре с Андреем Петровичем назвал своим домом. Как стрелка на компасной картушке неизменно возвращается в исходное положение к румбу истинного курса, так и маленький моторист неудержимо стремился обратно на свой корабль.

И вот желаемое сбылось.

Он стоял посреди кубрика под перекрестными взорами знакомых людей, которых с полным правом мог назвать боевыми товарищами, отвечая улыбкой на улыбку, наслаждаясь теплом после штормовой стужи и уютом, какой умеют создавать моряки в любой клетушке, отведенной им под жилье.

— Совсем поправился? — спросил командир дивизиона.

— Погляньте… — Кирюша вытянул руки и растопырил пальцы, демонстрируя ногти. — И справку принес, — прибавил он.

— Оставь ее на память, — засмеялся командир дивизиона. — Твои ногти лучше всякой справки. Сегодняшнюю газету читал?

— Нет еще.

— Так на. Да чур не зазнаваться.

Командир дивизиона протянул маленькому мотористу базовую газету.

Кирюша мгновенно вспыхнул, прочтя заголовок:

«МАЛЬЧИК ИЗ СЕВАСТОПОЛЯ.

Героическое путешествие Кирюши Приходько в тылу врага».

Люди в кубрике внимательно наблюдали за подростком. Хмурясь, чтобы скрыть волнение, он читал рассказ о себе.

Ничто в том рассказе не было пропущено с первого дня войны, когда четырнадцатилетний ученик механического цеха севастопольского Морского завода пришел на Минную пристань в Южной бухте и упросил зачислить его помощником моториста на сейнер.

— Спрячь-ка газетку. Ее на память сберечь надо, — посоветовал командир дивизиона. — Кто море любит, того хоть на луну закинь, все равно на корабль вернется. Ведь верно, сынок?

— Верно, товарищ капитан-лейтенант. Позвольте расписаться.

— Хорошо подумал?

Маленький моторист, насупясь, глянул в глаза командиру дивизиона.

— Вы сами написали мою клятву в той книге, какую подарили на день рождения. Мне до Севастополя надо.

Глаза командира дивизиона выразили многое.

— Далече до него, Кирюша. Только начинаем.

Он придвинул к маленькому мотористу лист с текстом клятвы и, когда Кирюша аккуратно выписал на листе имя и фамилию, задушевно сказал:

— Добре, сынок. Быть тебе настоящим моряком. Недаром на флотском пайке полтора года рос. Нашлась в тебе наша жилка. Помни клятву, что подписал: только вперед! До Севастополя.

Письмо из Севастополя

Прежде чем говорить о письме, которое я получил спустя два месяца после освобождения Севастополя, надо рассказать о том, с чего началась история этой книги: о моем знакомстве с Кирюшей Приходько, мотористом черноморского сейнера.

В конце февраля 1943 года, возвратясь в Геленджик с «Малой земли», как назывался отвоеванный десантом морских пехотинцев прибрежный плацдарм у Цемесской бухты, между Мысхако и западной окраиной Новороссийска, я провел несколько дней на Тонком мысу, в дивизионе сторожевых катеров — морских охотников.

Там и зашел разговор о сейнерах.

В памяти у нас еще не потускнели подробности высадки десанта: люди «тюлькина флота» вынесли на своих плечах и тяжесть непосредственной высадки десанта под огнем и не менее тяжкое снабжение гарнизона «Малой земли» всем необходимым.

В конце разговора я узнал, что база сейнеров находится в Солнцедаре, по соседству с Геленджиком.

На следующий день связной краснофлотец провел меня в Солнцедар. К сожалению, ни командира дивизиона сейнеров, ни его заместителя в базе не было. Командир ушел с очередным караваном к Мысхако еще накануне вечером, а заместитель безвылазно сидел на девятом километре от Новороссийска. Там, напротив плацдарма, где высадился наш десант первого броска, находилось большинство сейнеров, укрытых днем в доступных для их осадки заливчиках расщелин восточного берега Цемесской бухты. Оттуда они еженощно курсировали через бухту к плацдарму, перевозя боеприпасы, продовольствие и людей.

Рейд Солнцедара пустовал. Только несколько суденышек виднелись на песчаном пляже, подпертые с обоих бортов для устойчивости бревнами: вероятно, они были извлечены на берег для ремонта.

Досадуя на неудачу, я обошел базу и намеревался повернуть обратно к Тонкому мысу, чтобы найти оказию на девятый километр, когда заметил колоритную фигурку: идущего навстречу вдоль домов набережной мальчугана лет четырнадцати-пятнадцати в шапке-ушанке, высоких морских сапогах и ватном костюме. На груди подростка висел автомат, у пояса — диск с патронами и две гранаты.

Мое любопытство было задето. Чутье подсказывало, что знакомство может быть интересным.

Пыль, взвихренная шквалом ветра, вынудила меня на мгновение зажмуриться.

Когда я протер глаза, на улице никого не было. Мальчуган с автоматом исчез.

Было очень обидно, попросту говоря, проморгать его. Не зная, куда он делся, я наугад толкнул дверь ближайшего дома и очутился в базовой столовой.

Помещение было полно людей. За длинным столом сидели молодые, рослые, как на подбор, парни в бушлатах и ватниках. На скамье у окна разместилась группа девушек в краснофлотской форме. У противоположного края стола восседал на высоком табурете безусый чернявый лейтенант, а за ним, у двери на камбуз, рядом с поваром в белом колпаке стоял ускользнувший от меня мальчуган. Он попрежнему был при своих воинских атрибутах и только снял шапку, отчего выглядел совсем маленьким.