Киропедия - [115]

Котис, правитель Пафлагонии, не подчинился персидскому царю,[467] несмотря на то, что царь давал ему залоги верности и дружбы. Котис опасался, как бы ему, когда он окажется во власти царя, не пришлось расстаться с большой суммой денег или даже с самой жизнью. Напротив, договору с Агесилаем он полностью доверился, прибыл к нему в лагерь и заключил с ним оборонительный и наступательный союз. Он предпочел выступить в поход в союзе Агесилаем, имея под своим началом тысячу всадников и две тысячи пельтастов.

Вступил в переговоры с Агесилаем и Фарнабаз,[468] договорившись с ним о том, что если его, Фарнабаза, не поставят во главе царского войска, он отложится от персидского царя. «А если я стану полководцем, — добавил Фарнабаз, — я буду бороться с тобой, Агесилай, не на жизнь, а на смерть». Говоря так, Фарнабаз нисколько не опасался того, что его предадут.

Столь великим и прекрасным качеством у всех людей, а особенно у полководца, является верность и честность, признаваемые всеми. Вот что я хотел рассказать о благочестии Агесилая.

Глава IV

Что же касается его благородства в денежных делах, то что может служить лучшим свидетельством этому, как не следующее: никто никогда не жаловался на то, что Агесилай у него что-нибудь отнял, и, напротив, очень многие уверяли, что он их весьма щедро одарил. Мог ли позариться на чужое и тем самым стяжать себе дурную славу тот, кому столь много удовольствия доставляло отдавать людям свое? Если бы он был корыстолюбив, он мог бы с гораздо меньшими хлопотами ограничиться простой бережливостью, не стремясь приобретать то, что ему не принадлежит.

И далее, мог ли покушаться на чужое (что карается по закону) тот человек, который более всего боялся оказаться неблагодарным (что даже неподсудно)? Агесилай же не только считал неблагодарность самым дурным свойством человека, но полагал позорным не отплатить за добро по возможности еще большим. И кто посмел бы обвинить его в попытке присвоить государственные деньги, когда даже то вознаграждение, которое полагалось ему, он передавал в пользу государства? И разве не может служить величайшим свидетельством его бескорыстия то, что он мог одалживать деньги у других, желая оказать помощь деньгами государству или своим друзьям? Если бы он продавал свои услуги или оказывал благодеяния за плату, никто не считал бы себя ему обязанным; но люди, которым оказали благодеяние безвозмездно, всегда рады помочь своему благодетелю и потому, что им оказали услугу, и потому, что их сочли достойными доверия и способными сохранить признательность. Что же удивительного в том, что Агесилай, который предпочел быть бедным, но сохранить благородство души, нежели разбогатеть несправедливыми способами, избегал постыдного и низкого корыстолюбия? И в самом деле, когда спартанское государство присудило ему все имущество Агиса, он отдал половину родственникам со стороны матери, так как знал о их бедственном положении.

То, что это правда, может подтвердить вся спартанская община. Когда Тифравст стал предлагать ему многочисленные подарки,[469] лишь бы он ушел из страны, Агесилай ответил: «Тифравст, у нас принято хвалить того полководца, который обогащает не самого себя, а все свое войско. Что же касается имущества врагов, то мы предпочитаем отнимать его, как военную добычу, чем получать его в виде подарков».

Глава V

Далее, видел ли кто-нибудь Агесилая рабом одной из тех страстей, которые приобретают власть над многими людьми? Он полагал, что пьянства следует избегать так же, как безумия, а чревоугодия — так же, как любого другого проступка. Получая две порции во время общественного пиршества, Агесилай не оставлял себе ни одной: он не съедал полученной им доли, но делил ее между участниками пиршества. По его словам, царям Спарты предоставляется двойная порция не ради того, чтобы они были более сыты, а для того, чтобы они и за столом могли почтить того, кого они захотят.[470]

Агесилай всегда успешно боролся со сном и соразмерял свою потребность в нем сообразно обстоятельствам. А когда его ложе не оказывалось более скудным и убогим, чем у других, он явно этого стыдился, ибо считал, что полководцу приличествует отличаться от других не изнеженностью, но более суровым образом жизни. Агесилай всегда гордился тем, что летом подвергал себя чрезмерному воздействию солнца, а зимой — холода. А когда на долю войска выпадали тяжелые работы, он трудился больше, чем все остальные, ибо считал, что такие поступки полководца воодушевляют воинов и позволяют им легче переносить трудности. Одним словом, мы могли бы сказать, что Агесилай радовался, когда сталкивался с трудностями, и совершенно не допускал расхлябанности.

Что касается его воздержанности в любовных наслаждениях, то об этом следует упомянуть, если не ради чего-либо другого, то хотя бы ради следующего удивительного случая. Если бы Агесилай воздерживался от таких наслаждений, к которым не чувствовал бы влечения, каждый признал бы это качеством, свойственным всем людям вообще. Но разве не является вершиной благоразумия и воздержности, доходящей до мании, следующий случай? Агесилай был влюблен в Мегабата, сына Спифридата — так, как только может влюбиться сильная натура в прекрасного юношу. У персов же принято целовать тех, кого они особенно любят и почитают. Когда Мегабат попытался поцеловать Агесилая, тот напряг всю силу воли, чтобы уклониться от поцелуя. Считая себя глубоко оскорбленным, Мегабат после этого уже не пытался его поцеловать. Тогда Агесилай обратился к одному из друзей с просьбой помирить его с Мегабатом: чтобы юноша вновь стал оказывать ему уважение и почет. Друг спросил Агесилая: поцелует ли он Мегабата, если удастся помирить их? Помолчав некоторое время, Агесилай ответил так: «Нет, даже если бы я сразу после этого стал самым красивым, самым сильным и самым быстроногим из всех людей на земле. Более того, клянусь всеми богами, что я скорее предпочел бы вновь выдержать эту тяжелую борьбу с самим собой. Пусть даже все, что я вижу, превратится в золото, я и за эту цену не дам своего согласия».