Кипрей-Полыхань - [11]
— Пора уходить? — спросила она шепотом.
Верунька вытянула Настю Никитичну из хоровода, о чем-то посоображала:
— Да, пора… По домам. Пошли старые одежды снимать.
Когда они проходили сенцами, дверь на улицу открылась и Насте Никитичне показалось, будто с крыльца слетели две огромные птицы. Верунька быстро захлопнула дверь.
— Сквозняк!
Переодевались они вдвоем, но Верунька торопилась, первой выскочила в сени. И домой не пошла.
— Всего доброго! — попрощалась она с Настей Никитичной на крыльце. — В другой раз тоже приходи.
Настя Никитична все поняла: гулянье еще не закончено, ее выставили, чтобы скрыть какой-то секрет.
Она шла одна по белеющей на темной траве стежке. Ей не было обидно и страшно не было. Показалось, будто идут следом, остановилась — не слышно, оглянулась — никого.
Стежка вывела на улицу.
В каком-то доме ярко горел свет, окно распахнуто. На высокой деревенской постели, одетая в замшу, сидела и глядела пустыми глазами в окно Федорова. Насте Никитичне стало ее жалко, хотела окликнуть, но не решилась…
Настя Никитична обошла стороной пятно света от окошка Федоровой.
«Как же так? — спрашивала она сама себя. — Как же это случилось, что есть еще на земле Кипрей-Полыхань?»
Сердце у Насти Никитичны билось на всю улицу — самой не заснуть и как бы кого не разбудить. Девушка прошла мимо дома бабы Дуни, в низину, к реке. Села над обрывом, свесила ноги. Сверху в темноте речка была похожа на серебряную ложечку: круглый омут, длинная протока, а небо как чаша. Бери ложку и черпай. Коростель скрипел в клеверах. Ни ветерка, ни рокота мотора, ни гула фабрик. На плечо Насти Никитичны облокотилась теплая дрема, и вдруг воздух колыхнулся, две птицы прошли низко совсем, улетели за реку, во тьму трав. Настя Никитична вскочила: уж больно велики птички, схватят — пискнуть не успеешь.
— Не пугайся!
Тут уж Настя Никитична ойкнула.
— Да это я, Финист.
Парень поднялся с земли и загородил полнеба.
— Ты не подумай чего! Для обережения твоего позади шел.
— Спасибо! — Она показала в ту сторону, куда улетели огромные птицы. — Ты видел?
— Видел.
— Что это?
— Летают…
— Кто?
Финист помялся, подошел, поглядел ей в глаза.
— Ты не бойся. Ты ничего у нас не бойся.
— Я не боюсь. Только уж очень большие. Кто это? Может, это и есть ведьмы?
Финист тихонько засмеялся:
— Скажешь тоже! — И неловко переступил с ноги на ногу. — Я тебя только сегодня увидел, а без тебя уже свет не мил.
— Ты не хочешь отвечать на мой вопрос? Это опасно?
Он взял ее за руку и приложил ладонь к своей груди.
— Слышишь? Стучит! Никогда так не стучало! — Он перевел дух и опять странно как-то поглядел ей в глаза. — Этого делать старики не велят, но я взял их для тебя.
Он из-за спины достал два огромных, тускло сверкнувших крыла. Они были скреплены ожерельем.
— Надень.
Она, завороженная, надела ожерелье. Финист поднял руки, и она увидала — у него тоже крылья. Огромные, посвечивающие небом.
— Полетели!
Ей бы удивиться, но она послушно взмахнула руками, крылья за спиной колыхнулись, и земля ушла из-под ног. Она еще раз взмахнула руками и увидала: речка всего-навсего серебряный поясок.
Финист был рядом.
— Ложись на воздух грудью, ноги подними, руки раскрой — нас понесет ветер.
И ветер нес их, покачивая, и вдруг увлек, закружил.
— Не бойся, — сказал Финист. — Ветер шалит. Я в детстве любил в воронки нырять.
Настя Никитична боялась спугнуть словом чудо, но тут она вспомнила детишек, летавших в лес по грибы, и спросила:
— А ваши дети могут без крыльев летать?
— Все могут без крыльев.
— А зачем же тогда…
— Это крылья любви…
Финист сказал это и кинулся в небо. Он сложил крылья — так прижимают руки к телу, когда прыгают солдатиком, но не падал, а летел к звездам.
«Разобьется!» У Насти Никитичны сердце замерло, забилось, снова замерло. Спуталось все у нее в голове: вверх ведь летит, не вниз… Но дело было не в том. Спасать нужно милого. Она не знала, как его можно спасти и что ей нужно сделать, чтобы не остаться здесь, у земли, в одиночестве. Она тоже сложила крылья, потянулась вся. И поняла — летит. Тихий воздух стал ветром, давил на лицо. Она летела сначала зажмурив глаза, а когда решилась открыть их, увидала скопище звезд, неподвижных, сияющих каждая сама по себе. Настя Никитична не видела Финиста, и это было такое одиночество, какого она и представить себе не могла. И вот тогда сердце ее облилось теплой кровью, ей захотелось, чтобы Финист был рядом, чтоб она, похолодевшая от полета, ужаса и одиночества, могла бы прижаться к нему, сильному, теплому и доброму, чтобы только не одной, чтобы он заслонил хотя бы половину этой бесконечности.
— Финист! — закричала она в отчаянье и тотчас увидала черное, мчащееся к ней то ли для того, чтобы погубить, то ли для того, чтобы спасти. Этот черный шар вдруг распахнул над нею крылья, и она перевела дух. — Финист! — прошептала она и тоже распахнула крылья, чтоб не пролететь мимо, не потерять.
Они парили над спящей землей.
— Финист, мне холодно! — осмелилась она пожаловаться.
Он подлетел ближе.
— Дай мне руку. Сложи крылья.
Он обнял ее и понес к земле.
В низине прятались белые туманы. Светились открытые окна озер.
