Кипрей-Полыхань - [13]

Настя Никитична сначала привстала, а потом присела. Воду как плугом разворотило, зияет черная дыра посреди воды, и Вася — аук. Как тут не дрогнуть? Шумнешь, чары разлетятся — и отвечай за мальчонку.

А Вася как ни в чем не бывало вышел на другом берегу и поддеревом встал, ухо выставил. Тут и Настя Никитична услыхала: чуть не над головой у нее кукушка сидит и кукует. Настя Никитична голову в плечи и вполглаза, чтоб живьем птицу поглядеть. Вася тут как тут. Кукушка вспорхнула, а он цап сучок, с которого куковала, и учительнице подает.

— На счастье! Верное средство.

Настя Никитична, как завороженная, взяла сучок, а бросить страшно.

Пришли они с Васей к шалашу, все спят. Вася так и повалился на траву.

— Храпят, голубчики!

— Твоя работа?! — ахнула Настя Никитична.

— Моя! А то — «Убирайся со своей гадюкой»! Похрапят у меня до самого вечера.

— Ну, тогда и меня усыпляй! Я детей и в колдовском сне не оставлю одних.

Очень рассердилась Настя Никитична. Вася покраснел.

— Да какое уж там колдовство? Видали, как я озеро переходил? Семя травы перенок взял в рот, вода и расступилась, а корешки я им в головы положил, вот они и посвистывают.

Вася полез в шалаш, собрал корешки.

— Простите меня, через часок проснутся.

— Я думала, ты умный парень! — Настя Никитична от обиды даже не глядела на Васю. — А ты злой. Уходи в село, и чтоб я тебя больше не видала.

— А в школу как же? Я в первый класс нынче пойти должен.

— В школу приходи. — Настя Никитична стала еще строже. — Но если за свои штучки примешься, смотри у меня!

Вася попятился — и ходу.

Ребята через час проснулись как ни в чем не бывало.

В тот же день подналегли и завершили работу. Уморились. Заснула ребятня спозаранку.

Одна Настя Никитична у костра сидела. На месяц загляделась, Финиста вспомнила, а месяц вдруг возьми да раздвоись. Один — в небе, другой — на луг, возле Насти Никитичны сел. Чудо, но к чудесам она попривыкла уже.

— Звала? — спрашивает.

Глядит, а это Финист. Подошел к костру, ветку еловую поправил — искры полетели.

— Спасибо тебе, — говорит.

— За что?

— За то, что думаешь обо мне, скучаешь.

Настя Никитична сидит, с места не сдвинется. Финист засмеялся, поднял ее на руки, крыльями взмахнул, взлетел. Настя Никитична к груди Финиста прижалась, тепло, покойно, а ветер посвистывает.

— Дай и мне крылья, — попросила.

Промолчал Финист, а потом к земле нырнул. Опустились возле избы для посиделок. Финист свои крылья снял, окошко железякой поддел, выставил, залез в дом.

— Держи! — подает крылья.

Окошко вставили, крылья за плечи и помчались, как огромные летучие мыши, над землей, холодеть от радости, смущать тех, кто никогда от земли не отрывался.

* * *

А потом была жатва. Собрал колхоз «Зарницы» тройной урожай, и в короткие сроки. В Кипрей-Полыхани работать умели, а поля засевали своим зерном. Приехало в колхоз районное начальство, грамоты привезло, подарки. Комбайнерам — особый почет. Их провожали в дальний путь — собирать несметный сибирский урожай.

Речи говорили, духовой оркестр играл. В клубе выступали артисты. Федорова так и летала. Допоздна затянулось народное гулянье.

А Насте Никитичне невесело было на празднике — Финист уезжал.

Станцевали они в тот вечер всего один раз, на концерт он не остался, вещи ушел укладывать.

Настя Никитична пришла домой, ужинать не стала: всплакнулось чего-то. Только легла, в окошко бросили горсть песка. Он!

Вышла.

— Я все думала, в каком облике явишься ты передо мной.

— Ох, Настя, все тайные слова я позабыл, тебя ожидая.

Пошли они к баньке, сели на скамью. Обнял он ее, и просидели они, сами не ведая сколько, молча, в тихой радости, даря друг другу тепло.

В небе звезды кругом шли, и у них, и у Насти и у Финиста, плыло в глазах. Догадались они, что тепло, какое изведали, родное, а потому любить можно без оглядки.

* * *

Без Финиста денечки длинными показались, но тут пожаловало первое сентября.

В канун Настя Никитична собрала учебники, черную юбку, белую блузку выгладила, туфли вычистила, села под окном на вечернюю зарю глядеть, а заря уже дотлевала.

Сумерки пришли темные, серые.

Постучала в дверь бабушка Малинкина:

— Настя, иди огонь гасить.

К удивлению Насти Никитичны, баба Дуня топила печь, а на столе горело уж никак не меньше сорока свечей.

— Оно хоть завтра по новому стилю первое сентября, а все — первое. А под первое старый огонь — он ведь целый год верно служил — гасят, а утром будет новый огонь. Мужики из дерева вытрут.

— Это, наверное, оттого, — догадалась Настя Никитична, — что в XVII веке новый год начинался с 1 сентября.

— Уж не знаю, — сказала бабушка Малинкина. — Посидим давай, помолчим. Поглядим на огонь, попрощаемся.

Свечи пощелкивали, огонь в печи, покачиваясь, ходил по сухим тонким поленьям, припадал, силился вспорхнуть, а сил не хватало.

Бабушка Малинкина сама пошла к печи, а Насте Никитичне показала на свечи. Потушили огонь, пожелали друг другу на весь год счастья, а на нынче — покойной ночи.

* * *

Все три класса, все сорок жителей Кипрей-Полыхани от семи до десяти лет, сидели перед Настей Никитичной и ждали, что она скажет.

— С праздником вас, мальчики и девочки! С первым сентября!