Киномысль русского зарубежья (1918–1931) - [168]

Но вкус развивается не только на хороших образцах – его развитию содействует и избыток плохих образцов. Когда любитель кинематографа изо дня в день смотрит в сотнях вариантов одну и ту же патентованную глупость, он в конце концов начинает понимать, что это глупо. Джентльмен, падающий с шестого этажа в автомобиль красивой женщины, с которой он не виделся десять лет, и радостно восклицающий: «Ба, да ведь мы с вами знакомы!» – потерял уже кредит у самого невзыскательного зрителя. Стало ему также скучно неизменно догадываться – и всегда безошибочно – об ожидающих его неожиданностях. И зритель начинает протестовать. Так, весьма знаменательная сцена разыгралась на днях в одной из больших кинематографических зал квартала Этуаль. Ее следовало бы заэкранить в назидание кинофабрикантам. Публика смотрела-смотрела на какую-то очередную чепуху и вдруг «как один человек» закричала:

– Долой! Глупо! Идиотство! Деньги назад! Деньги!

Оператор продолжал вертеть, а публика – кричать. Перекричала. Экран погас, зажглись люстры, заиграла музыка, как после мнимого пожара – для успокоения. Картина была снята. Стали вертеть другую.

Итак, бараны, наконец, взбунтовались. Первое предостережение – благотворное, радостное для всех друзей кинематографа, этого орудия величайших художественных возможностей, притупленного меркантилизмом.

О том, что парижский бунт не случайность, а выражение глубокого процесса, можно догадываться по новой ленте, сочиненной и поставленной Чарли Чаплином, «Общественное мнение»[388]. По запискам Чаплина мы знаем, как систематически этот выдающийся актер изучал вкус публики. Прежде чем показывать ленту публично, он показывал ее анонимно в маленьких кинематографах предместий и внимательно следил за тем, как публика откликается на тот или иной прием. И не только отмечал Чаплин отношение публики, он вдумчиво его анализировал – старался уловить закономерность в различных проявлениях симпатии и антипатии публики. И затем считал себя обязанным подчиниться приговору зрителей, полагая, что последнее слово принадлежит им. Как видите, Чаплин совершенно благонадежен. Герой толпы, он желает быть ее выразителем. Это не революционер и безумный творец рискованных художественных опытов. К какой же формуле пришел он в качестве сценариста и режиссера? (Сам он в фильме не актерствует.)

Сюжет банален. История о том, как хорошая молодая девушка сходит с пути добродетели потому, что пуританская среда не прощала ей самых невинных, чистых, человеческих вольностей. Конечно, любовь к ней чистого юноши и легкомысленное влечение к красивой игрушке молодого миллиардера. Самоубийство юноши, разрыв с богатым покровителем и возвращение на путь добра, рука об руку с матерью несчастного юноши, прежде презиравшей блестящую кокотку, а теперь открывшей в ее скорби по погибшем юноше чистую душу. Что может быть банальнее! А между тем фильма смотрится с удовольствием и намекает на многозначительный поворот во вкусах большой публики, которым Чаплин, несомненно, стремился угодить.

Прежде всего, приятна тихость картины, ее спокойный темп. Этим качеством картина Чаплина посягает на одну из священнейших, хотя и бессмысленнейших традиций американской кинематографии: бурный темп во что бы то ни стало! Нужно ли, не нужно – все равно: качай же, черт, качели… Действие развивается вразумительно, живо, но без головокружительной поспешности, так что Чаплин позволяет себе даже задержать на минуту внимание зрителя на жанровом эпизоде, не имеющем отношения к теме, но интересном психологически или сатирически. Другими словами, вносит в фильму элемент литературности. Но самое характерное в «Общественном мнении» – это полное отсутствие тех «неожиданностей», про которые я говорил выше, что зритель неизменно о них догадывается за десять минут до начала. Ваша кинематографическая догадка подсказывает вам, что вот сейчас должно произойти – «неожиданно»! – то-то и то-то: бурная сцена, скандал, выстрел. Ничего подобного. Чаплин самым естественным образом отклоняет предчувствуемое развитие действия и дает взамен шаблона простое, психологически содержательное действие. Вы выведены из сонного состояния кинематографического идиотизма – подумали, почувствовали, взволнованы, тронуты. Замечательна в этом отношении сцена встречи молодого художника со своей бывшей возлюбленной. Он трагически потерял ее при необыкновенных условиях (как хорошо и просто это сделано!), и вот через год он встречает ее в парадоксальной обстановке пышно одетой красавицей. И отношения, и обстановка, и прошлое, и настоящее – все заставляет ждать «объяснения» в духе канонизированной фильмовой мелодрамы. Чаплин же с изумительной тонкостью извлекает из положения ряд простых, содержательных психологических эффектов, раскрываемых им скупо и постепенно на расстоянии целого акта. Прием, которому мог бы позавидовать любой мастер интимной драмы. И этому своему методу Чаплин остается верен до самого финала. Молодой миллиардер мчится на своем роскошном автомобиле. Навстречу ему в крестьянской телеге едет его бывшая любовница, ведущая в глуши обывательский образ жизни. Расстояние между телегой и автомобилем все сокращается. Кинематографическая логика повелительно диктует столкновение. Автомобиль наехал на телегу. Сцепились. Остановились. Всмотрелись друг в друга. Ах!..