Киномысль русского зарубежья (1918–1931) - [141]
В гикании, в ликовании толпы, в слиянном остервенении возниц и лошадей катятся, летят, заворачивают и относятся в сторону, на поворотах закручиваются головокружительные колесницы, – и в облаках вздымаемой ими пыли вдруг задевает колесница о колесницу, выскакивает колесо из оси, все опрокидывается, лошади продолжают свой неистовый бег и, в то время как из-под обломков вытаскивают раненого, окровавленного, обезображенного Массалу, перед средней трибуной останавливается взмыленная белая четверка и на торжествующего Бэн-Хура сыплется восторженный дождь цветов и розовых лепестков.
Конечно, в общем движении и переполохе мелькают мимолетные видения: невеста Бэн-Хура, любовница Массалы, толпа римских граждан, толпа евреев – Восток и Запад и Египет. Правда ли, похоже ли? Не все ли равно! Жизнь, и жизнь, которой верится. Чего же еще? Одно могу сказать: все это восхитительно… Так восхитительно, что забывается все последующее и даже предшествующее. А в предшествующем есть картина, заслуживающая внимания. Это – морское сражение.
На тихом море издали идут, приближаются римские галеры. Как торжественные птицы, мерно помавающие крыльями, идут они, грозные, торжественные, казалось бы непобедимые… Иногда раскрываются недра этих кораблей: вереницы рабов-гребцов, закованных в цепи, гребут в корабельном подполье. Гребут, точно ритм отбивают, потому что сидит за прилавком командующий и двумя молотами отбивает ритмическую команду… И в оркестре музыка идет под тот же ритм усталых, измученных гребцов, и охватывает нас недуг безысходной ритмической усталости… Среди гребцов вот красивое лицо Бэн-Хура: лихорадочно расширенные глаза, на теле струпья, запекшаяся кровь вокруг губ, – но без отдыха качаются под маятник командующего, качаются непрекращающимся ходом, под звук цепей, вперед-назад человеческие туловища и руки; а там, на воздухе, над синей гладью волн поднимаются и опускаются мерные колыханья весельных крыльев плавучего чудовища…
Вдруг корабль морских разбойников. Командующий сходит в трюм и дает приказанье грести полным ходом. И люди удваивают скорость, – казалось, при последнем издыхании, а удваивают… Но это не помогает: неприятель настигает – завязывается бой. Картина этого боя, конечно, одно из самых прекрасных изображений беспорядка, которые пришлось мне видеть. Закипает кровавый бой, и опять-таки что поражает: сочетание и чередование картин общего боя с картинами частных «рукопашных» эпизодов. Описать это невозможно, надо видеть. Глядя на все это, невольно задаешься вопросом: как может что-нибудь выдуманное давать столь верное впечатление не только действительного, но случайного? Но есть имя, которое заслуживает быть записанным в летописи сценических достижений, – это имя режиссера Фреда Нибло, того, кто, стоя на высокой башне, из рупора командовал и предписывал «случайные» движения скачущих лошадей и мчащихся колесниц.
Из действующих лиц нельзя не назвать прекрасного Фрэнсиса Бушмэна в роли величественного, статного римлянина – Массалы. Нельзя не упомянуть и нежную, трогательную невесту Бэн-Хура Эсфирь; если не ошибаюсь, г-жа Мэй Мак-Авой играла роль девушки в восхитительном фильме Фербанкса «Робин Худ»[329]. Но, конечно, отдельно от всех стоит удивительный Рамон Новаро, изображающий Бэн-Хура. Не знаешь, что прекраснее: то ли, что дала ему природа, – сложение, лицо, все средства пластики и мимики; или то, что он сам к природе добавил: простота этой скромности, естественность этого негодования, доброкачественная подлинность всего, что он изображает. Огромный, первоклассный артист Рамон Новаро. Не видал его в других ролях, но здесь нельзя оторваться от него; в течение двух часов он держит вас на привязи, не отпускает, и ведет он вас по стезе исключительно благородной честности. Испытываешь к нему не одно восхищение, но и благодарность.
Все вместе удивительное зрелище, редкое, новое. Конечно, и тут найдутся люди, которые будут иного мнения. Есть люди, видевшие, которые говорят, что сцена гонок в цирке «длинна»!.. Ну что же им ответить? Что ответишь, когда хотел бы, чтобы она продолжалась до завтра, – так она прекрасна?..[330]
Да, вперед или назад, наверх или вниз, но далеко шагнул кинематограф. До «Бэн-Хура» от Глупышкина, потерявшего штаны, ох как далеко!..
Печатается по: Последние новости (Париж). 1927. 15 мая.
Михаил Кантор «СВЕРХПРОДУКЦИЯ»
Должен сознаться, почему-то я не предполагал обмана в «Бен-Гуре». Обыкновенно слишком усердная реклама заставляет насторожиться, но на сей раз так решительны и единодушны были похвалы критиков, так внушительны очереди у касс кинематографов в Лондоне и Париже, так восторженны, наконец, отзывы зрителей, что скептицизму, казалось, не могло быть места. Тем сильнее было разочарование. Начать с того, что «Бен-Гур» просто скучен. Это – произведение не только не цельное, но и лишенное всякого подобия внутренней связи. Оно расплывчато, расшатано, противоречиво. Несколько мотивов переплетается в нем, но ни один не развит, не говоря уже о том, что режиссер (Фред Нибло) не сделал никакой попытки их гармонизировать. Личная судьба Бен-Гура и рамка, в которую она вставлена, – евангельская история – все время дает шокирующие диссонансы.
