Кецаль и голубь. Поэзия науа, майя, кечуа - [14]

в долине желтых перьев, лечь навеки.

О, горько матери мои меня оплачут.

Вот осыпается зерно маиса: жалок

      початок голый.

Таким же буду я: костей цветущей горстью,

на берегу, у желтых вод

      простертый, мертвый.

ПЕСНЬ УЭШОЦИНКОВ

Перевод М. Самаева

Вот пришел к тебе я, о Мотекусомацин,

      твое сердце

тронуть письменами; совершая это,

      трепещу я:

так цветок-улыбка-бабочка трепещет

      блестками-крылами,

услыхав призывы раковин к сраженью.

Я пою под звуки изумрудной флейты,

я на золотой трубе играю.

Лишь твоих цветов я, жизнедатель, алчу,

собранных отвагой на полях сражений,

     песен с лепестками.

У меня на сердце из цветов огнистых

желтая гирлянда;

     слово-лепесток никогда не вянет.

Пусть, наш благодетель, цвет благоуханный,

     не всегда мы будем

в этот дом твой вхожи, ныне пред тобою

     мы вкусим веселья.

На горе сражений четырьмя ветрами

жизнедатель явлен в радуге цветущей.

Вот орел клекочет над долиной,

      пестроперый.

И, крыла огнисто-яркие расправя,

под его лучистым взором я взлетаю,

бабочкой парящей повисаю  в звуках

раковин зовущих, и не умолкает

     моя песня.

К озеру лечу я и кружу-порхаю

     над сине-зеленым,

А оно клокочет, пенится, вскипает.

Я же обращаюсь в голубую птицу,

     плавного кецаля.

Я из Уэшоцинко путь сюда проделал.

Как мои соседи, я хочу увидеть

      облик дивной птицы,

синеперой птицы, пестроперой птицы,

      бабочки из злата,

мир Уэшоцинко стерегущих,

над срединой озера летая.

В лучезарных водах озера смешались

изумруд и злато; проплывает с криком

       селезень прекрасный:

на волне колышась, он хвостом сияет.

Я тоскую сердцем далеко´-далёко

       от родного дома.

Но дана судьба мне — петь и мои песни

       украшать цветами.

На цветы гляжу я, сорванные мною,

и пьянеет сердце: где бы ни бродил я,

       в нем тоска и слезы.

Изумруд — для взора, благовонье

       для души — ты, песня.

Только б в моих пальцах лепестки не вяли.

Вы, цветы и песни, точно ожерелья

       из камней ценнейших.

Будем веселиться, други! Ведь не вечно

       на земле мы живы.

Плачу: одинокий в тайный край уйду я,

и цветы оставлю, и покину друга.

Радуйся, покуда жив и слышишь песню:

      для тебя пою я.

Об одном лишь плачу я, певец: не будет

      в доме солнца песен.

Не для звуков дивных и цветов прекрасных

      ты, обитель мертвых.

Там они вовеки не переплетутся,

Даже знатным, други, не забрать с собою

украшений, песен и своих отличий.

ПЕСНЯ СИРОТСТВА

Перевод М. Самаева

Ничто не в силах утешить сердце.

Как жить на свете?

В отчизне песен родились предки

для жизни новой.

Пока страдаю я на земле,

      там, в жизни новой,

их собирает ли в тесный круг

      веселье празднеств?

Не знаю — песню мне пробуждать

      и возносить ли?

Здесь нет их больше.

Здесь нет их больше, где барабаны.

Покинут всеми,

один в тумане лежать я буду.

А сердце спросит: одна земля

       дана нам, смертным,

для пребыванья?

И лишь страданья переносить

       познавшим в жизни одни печали?

Где разыскать мне и где нарвать

      цветов душистых?

Я сорван буду подобно им.

      Сюда вернусь ли?

Иль, вновь посеян, в отца и мать

      опять войду я своею плотью?

И как початок я зазернюсь и сладкосочным

      плодом созрею?

А слезы льются: одни мы,

      нас осиротили.

Как путь найду я в отчизну мертвых?

В страну забвенья, куда сойдут

      все друг за другом?

Там, по преданьям, опять живут.

      Но правда ль это, — увы, не знаю.

Возможно, это обман души?

В свои лари навеки прячет

нас жизнедатель.

Смогу ли встретить своих родных

      в краю туманном?

Впериться взором в отца и мать,

      их поприветить

и даже песню от них услышать,

      услышать слово,

какого здесь мне так не хватает?

Как безутешно здесь сироте и одиноко.

ПРИЗРАЧНАЯ ДРУЖБА

Перевод М. Самаева

Я грибное пил вино,[55] сердце плачет.

Только мучусь на земле я, злосчастный.

Все-то думаю, как мало изведал

на земле услад-утех я, злосчастный.

Пред глазами вижу смерть я, злосчастный.

Что мне делать? Не найти мне спасенья.

Вы во гневе замышляете что-то.

Разве мы не одного ожерелья

драгоценные каменья? Отчего же

ничего не могу я поделать?

Вы во гневе замышляете что-то.

Друг мой, друг мой, несомненный, неложный,

мне в друзья предназначенный свыше,

может, с наших мы цветов захмелели?

Что же, други, не скорбите вы сердцем?

Вы же знаете, как я это знаю:

наша жизнь уйдет — ее не воротишь.

Всякий смертный спустится однажды

      в край непостижимой тайны.

На земле лишь узнаём мы друг друга,

      здесь мы гости.

Кто во гневе, тот радости не знает.

Жизнь украсьте миром и весельем —

      ведь земля так просторна!

Не ищите себе смерти, о други!

     Вот бы и она про нас забыла!

Ведь живем мы все с разбитой душою:

нас выслеживают, нас подстерегают.

Так не раньте же себе сердце,

не живите на земле понапрасну.

Не ищите себе смерти, о други.

      Вот бы и она про нас забыла!

КОЛЫБЕЛЬНАЯ АУИСОТЛЮ [56]

Перевод М. Самаева

Начиная песню посреди цветов,

на руки возьму я моего малютку,

перепеленаю —

нынче заслужил он покачаться.

Поиграй цветами, поиграй гремушкой

и не плачь, Ауисотль.

Мне ли не баюкать, девушке, тебя,

маленький Ауисотль.

В колыбели из щитов ты будешь

за моей спиною, сын войны, качаться.

Раздадутся зовы бубнов, и я горько