Каждый сам себе дурак - [11]
А вот Латина здесь сегодня не было и никогда здесь больше не будет. Наверное, он уже далеко-далеко, высоко-высоко. С Латином-то как раз все будет хорошо. Потому что он хотя бы отчетливо понимал, что есть ярко выраженный драйв, и есть ярко выраженный не драйв. Он никогда не сядет здесь ни за какой столик, не закажет себе пиво, не спросит у меня зажигалку. Латин не улыбнется шкодливой улыбкой какой-нибудь тине и никогда глупо не поглумится надо мной. Интересно, где же он сейчас шляется? Но я знаю, что он откуда-то все видит. И более чем видит — он понимает. Самое обидное, что все эти олигофрены вокруг все равно останутся такими же. Вот это уж действительно несправедливо.
За другим столом еще пара особей, тоже парень с клавенкой. Радостные такие. Их глаза настолько светились радостью, что было чему подивиться. Парень давал ей время от времени прикуривать, галантно ручки гладил и тихим голоском вкрадчиво грузил ее всяко-разно на разводняк. Тина привычно и покорно выслушивала бредятину и согласно кивала.
Впрочем, перед тем как смыться, лучше, понятное дело, наглотаться ломтиков жизненки по самые баклы. Да и по творческому замыслу бога есть три миллиарда «чужих» как твоего пола, так и три миллиарда противоположного. А такой замысел уж явно неспроста, верно?
Вот эти двое простачков за столиком… Это всегда так начинается. Взгляды… цветы… разговор при свечах… интерес… надуманные мечты и дешевые прогоны… А все равно ведь нажрутся пойлом в коматоз, налижутся друг у дружки слюны, косметики и пота, рухнут куда-нибудь лапать, хватать компаньона за разные куски по периметру оболочки. И разругаются еще в хламешник с утреца несомненно.
Однако такая развернутая диспозиция прибавила мне хорошего настроения. Единственное, что здесь еще бесило, так то, что все посматривали на меня с примерно таким выражением морды лица: «Уж я-то знаю, чего тебе не хватает, парень…»
Впрочем, именно поэтому ты их и терпеть не можешь. Каждый день они выбрасываются на улицу с лозунгошкой нехитрой: «Я живой! Вот еще один многообещающий денек!». Но для подтверждения лозунга им нужно собираться стаями. И чем крупнее стая, тем лучше. Озираясь, они набиваются в концертные залы, театры, дома, кафе, институты, банки, офисы и могилы.
А вот мои милые друзья, суки, к тому же ни копья не скинули по счетам. И хотя я тоже смог вкусить все великолепие еды, счет был астрономический. За столько рыл-то наших! Официантка улыбалась так радостно и злорадно, что все было ясно. Именно для этого мгновения она и жила. Это все, что ей оставалось. Видимо, в эти божественные секунды она общалась с ангелами.
Но тут, что меня искренне обрадовало, драка в кафе завязалась. Какие-то отчаявшиеся в своей жизни парни вдруг стали ловко насаживать друг друга на свои конечности. И вроде безо всяких видимых причин, но с крайней озлобленностью. Они били даже не в другие жизненные субстанции, а били прямо в себя, в свое конкретное одиночество. Наверное, они заранее сюда собрались именно для этой цели. А их девки так откровенно радовались за открытое проявление их космической тоски, как будто они сидели на какой-нибудь комедии или водевильчике. Они, видимо, считали их мальчиками что надо. Но это лишь пока их не трогали. Тогда они сразу визжать начали. Хватит, мол. Но поздняки… В них уже летели тарелки, стулья… рушились стены… мимо пролетали люстры… кометы… облака… моря и целые континенты… Что-то захлюпало… Они все уже были среди звезд. Как оказалось, это делается запросто. В пять сек. И лишь когда брызнула красная гниль, я немного забеспокоился. За свою шкуру, разумеется. С пылу, с жару эти отважные люди могли принять и меня за такого же, как и они, скота. Тут же вполне определенно цифранулось — пора сваливать. Рвать когти! И немедленно!
Волнуясь, я выскочил на улицу. И вовремя. За спиной что-то рухнуло, кто-то в полную мощь заорал, поднялся еще больший шум. Наверное, их захлестнула очередная волна скотства.
Я облегченно отдышался.
На улице было свежо, хорошо, тихо так и умиротворенно. Машины и асфальт. Каменные здания и луна. Все было абсолютно нормально.
А вот сзади все нормально не было. Там горело, дымилось. Вылетали стекла и обваливались перекрытия. Кто-то осатанело и радостно выл.
Возбуждение открыто заворачивающегося брэйна поднесло меня к дороге. Я быстро поймал такси. Несмотря на то что я потерял часть своих денег, оставшись в кабачке и не поехав с пацанами, день не был потерян. К тому же мне не пришлось платить за общий заказ.
Мне было хорошо.
Я уже почти спал.
Жизнь продолжалась.
* * *
Очередной день. Буду пытаться пробраться сквозь него на отходняшках, как и через многие другие. Дни распускаются и вянут, снимая с меня очередной слой кожи. За окном, конечно, светит солнце, а рядом вечная тревога туч.
Конечно, все никчемно. Глупо и безысходно.
Ползу, ополаскиваю водой свои отростки, впадины, рытвины и клыки. Бреюсь. Я использую какие-то необходимые предметы. Затем что-то съедаю. Пробуждение, болтают, как новое рождение. Но чем старше становишься, чем все отчетливей просекаешь — не то.
Я, значит, еще пока не совсем съехал… Я что-то еще просекаю…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.