Каждый день сначала : письма - [59]
А я не пойду. Я один раз видел, как какой-то добрый человек посмел что-то сказать против Дмитрия Галковского[172], так его, этого отважного человека, просто «запинали ногами» в интернете. И это русский Галковский. А тут Гельман! Тут вой поднимется от моря до моря. Теперь для войны не надо иного оружия, кроме интернета. Города можно сровнять с землей, а уж человека убить — раз плюнуть. Опять соглашаюсь с Виктором Петровичем: хорошо, что старый и не увижу окончательного падения мира, хотя ваша Тоня[173] (твоя внучка), моя Маша[174] (внучка) уверены, что им выпало счастливейшее время России. А мы с тобой не сумеем им объяснить, отчего мы не так веселы, как им хотелось бы, и отчего нам их так жаль.
Господь действительно обрадуется тебе: а-а, вот человек, не знавший интернета, отворите ему райские врата! Ты войдешь, а там нет никого. Все остальные сидят в интернет- кафе и жадно мечутся по экрану. И не учись! Нет там ничего. Давай останемся последними, кто еще читал книжки и писал последние письма.
В. Распутин — В. Курбатову
7 марта 2010 г.
[Москва]
А ты ведь говорил, что уезжаешь в загранкомандировку, а я, по своему обыкновению, забыл. И стал звонить тебе, тоже не помню, по какой надобности, кажется, чтобы сказать, что в журнале «Сибирь» твоей работе о нашем ангарском путешествии обрадовались и дают ее в 1-м номере. О Новосибирске я сказал, но «Сибирь» это не смутило.
А я не могу привыкнуть, что письма из Иркутска приходят ко мне в два раза быстрее, чем из Пскова. Твое последнее, датированное 25.02, прибыло вчера, 06.03. Вот что делает интернет. Еще до него было известно: если в одном месте ускорение, то в другом непременно замедление. Закон природы. Меня привело в восторг твое предвидение: если бы даже передо мною открылись райские врата за мою стойкость перед интернетом, то за ними действительно не оказалось бы ни единой души. Ты у меня последнюю надежду отнял. Но где-то там должно быть отдельное и уютное помещение для старушек, для са-а-мых-самых последних в человечестве, которые не только не нюхали этот самый интернет. Должны быть такие вроде моей бабушки и тетки Улиты. Не нюхали и не слыхали о нем.
А что касается нас с тобой… Да нешто там только ад и рай и нет ничего посередине? Должно быть, но скрывают. Вот туда нас с тобой, надеюсь, и поселят. Ты Господа чтишь и заветы его исполняешь, но интернетом под старость увлекся, а я интернет не принял, но в храме Божием бывал только по праздникам и не все заповеди соблюдал. Вот нас и обяжут друг друга выправлять.
Прости, Господи! И из литературы я выпал, а все тянет к литературным картинкам.
Повеяло весной, и потянуло в Иркутск. Но Светлана опять пошла по врачам, и ближайшее будущее мое в тумане. Написал в Красноярск Николаю Ивановичу[175], что нынешнее наше путешествие по Ангаре и Енисею под вопросом. А теперь, когда выясняется, что тебе придется просвещать Европу по части русской литературы, — тем более. А от просветительного этого дела отказываться не надо. А чтобы не скучно было — бери иногда с собой Володю Толстого; а вспоминаю, как вы с ним выступали на одной сцене в Иркутске, — никакой Европе, ни ближней, ни дальней, не устоять.
Но, как говорится, в Иркутске, надо быть, еще встретимся.
Я тут сделал опять заявку побывать снова на дне Байкала — и не менее чем на километровой глубине. Обещают, но обещают, как-то пристально всматриваясь в меня. То ли сомневаются, то ли удивляются. Балласт, конечно, но я же не в космос прошусь.
12 августа 2010 г.
Иркутск
Дважды начинал к тебе письмо, но уже и этот способ общения, кажется, отказывает. После последнего удара полтора месяца назад, когда я прямо на улице рядом с женой и знакомыми «вышел» из себя и был отправлен в больницу. Обошлось легко именно потому, что сразу в больницу. Из больницы я через неделю сбежал, но мои запасы — и физические, и языковые, и прочие — порядочно поуменынились. Особенно рухнула в очередной раз память. Я теперь и письма пишу с опаской: то ли в своем уме, то ли не в своем.
Осенью встретимся. Мое «явление», разумеется, будет тяжелым, но как-нибудь. А затем надо окончательно уходить в затвор, пока Господь окончательно не приберет.
Плохо и со Светланой. Поэтому до сих пор и в Аталанку поехать не могу.
Не пугайся. Особенно ничего страшного нет. Особенно если не общаться с серьезными и умными собеседниками.
В Аталанку надеюсь все-таки поехать. Мобилизую для поддержки Костю Житова, если все остальное позволит.
В. Распутин — В. Курбатову
22 августа 2010 г.
Дорогой Валентин!
Три дня назад отправил тебе письмо, которое пролежало у меня, пожалуй, не меньше недели. Никак не могу справиться с ворохом бумаг, куда попадают и письма. Письмо, правда, пустое, а потому и не жалко.
А тут и твое письмо. Марье Семеновне телеграмму тотчас же отправил, но безголовье и тут сказалось. Поздравление, как и к тебе в твой юбилей, продиктовал опять дня на три раньше праздничного дня. Головушка моя опять сработала по каким-то своим меркам, явно издеваясь надо мной. Но другой-то головушки нет, придется терпеть от нее один фокус за другим. Да еще беспрестанно задаривать ее всякими заграничными яствами.
При строительстве гидроэлектростанций на Ангаре некоторые деревни ушли под воду образовавшегося залива. Вот и Матёра – остров, на котором располагалась деревня с таким же названием, деревня, которая простояла на этом месте триста лет, – должна уйти под воду. Неимоверно тяжело расставаться с родным кровом жителям деревни, особенно Дарье, "самой старой из старух". С тончайшим психологизмом описаны автором переживания людей, лишенных ради грядущего прогресса своих корней, а значит, лишенных и жизненной силы, которую придает человеку его родная земля.
«Ночью старуха умерла». Эта финальная фраза из повести «Последний срок» заставляет сердце сжаться от боли, хотя и не мало пожила старуха Анна на свете — почти 80 лет! А сколько дел переделала! Вот только некогда было вздохнуть и оглянуться по сторонам, «задержать в глазах красоту земли и неба». И вот уже — последний отпущенный ей в жизни срок, последнее свидание с разъехавшимися по стране детьми. И то, какими Анне пришлось увидеть детей, стало для неё самым горьким испытанием, подтвердило наступление «последнего срока» — разрыва внутренних связей между поколениями.
В повести лаурета Государственной премии за 1977 г., В.Г.Распутина «Живи и помни» показана судьба человека, преступившего первую заповедь солдата – верность воинскому долгу. «– Живи и помни, человек, – справедливо определяет суть повести писатель В.Астафьев, – в беде, в кручине, в самые тяжкие дни испытаний место твое – рядом с твоим народом; всякое отступничество, вызванное слабостью ль твоей, неразумением ли, оборачивается еще большим горем для твоей родины и народа, а стало быть, и для тебя».
Имя Валентина Григорьевича Распутина (род. в 1937 г.) давно и прочно вошло в современную русскую литературу. Включенные в эту книгу и ставшие предметом школьного изучения известные произведения: "Живи и помни", "Уроки французского" и другие глубоко психологичны, затрагивают извечные темы добра, справедливости, долга. Писатель верен себе. Его новые рассказы — «По-соседски», "Женский разговор", "В ту же землю…" — отражают всю сложность и противоречивость сегодняшних дней, острую боль писателя за судьбу каждого русского человека.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.