Каждый день сначала : письма - [58]
Но я не могу согласиться с тобой, что незачем было хлопотать о толстых журналах. Да, они умирают естественно, потому что умирает государство, но ведь они умирают не только у нас, а во всем мире. А поскольку мы с тобой тоже участвовали в жизни литературы, нам ничего не остается, как участвовать (недолго и осталось) в сохранении ее приличия, хотя бы мало-мальского. Ты это постоянно и делаешь, я-то уже не гожусь, хотя время от времени даже в бессилии делаю попытки.
Толстым журналам Путин пообещал библиотечную поддержку. А библиотеки сами должны решать, какие журналы они выбирают. Можно не сомневаться, что «музыка» эта, если она даже «заиграет», будет звучать недолго. Но ведь хочется, хочется, чтобы пожили еще и «Москва», и «Наш современник», и «Лит. учеба», и «Сибирь…». Конечно, все идет к одному концу, но, как говорится, на миру и смерть красна.
Да это и не главное было на той встрече. Литература писателей интересовала куда меньше, чем свое бытие, и очень скоро они дружно свернули на свое Переделкино, на то, что оно запущено, что одним позволяют приватизацию, а другим нет, что там, кроме писателей, селятся неизвестно кто. А то, что вся Россия запущена и в ней селится неизвестно кто, — об этом и речи не было. И вмешаться всерьез было невозможно, я свой голос использовал первым, а потом раза два пробовал вмешаться, но тут же прерывали, в том числе и сам хозяин.
Нет, туда я больше не ходок. Защитник из меня совсем никудышный, и чем дальше, тем больше. Вспомнил, как наградил тебя 72-летним юбилеем. Не потому, что юмор такой, а потому что голова такая.
Решили мы возвращаться в Иркутск. Не помню, может быть, я и писал тебе об этом. Но в нынешнем сезоне переселение не удастся. Светлане после Нового года, вероятно, придется возвращаться в больницу, в марте, если все обойдется благополучно, хотим в Иркутск, а уж в следующем году намерены собирать вещички. Готовиться к смерти и умирать надо на Родине. А здесь до того — хорошо бы побывать на могиле Саввы[168]. Без него пустоты в Москве стало еще больше. Какая-то кричащая, никак не умолкающая пустота.
И я тут теперь соучастник ее.
Прости меня и не огорчайся моим беспутствием. Что делать! От этого уже не выздороветь.
P. S.
Да оно и в Иркутске без Гены теперь пусто. Слишком дорого заплатили мы за свое путешествие[169]. Как вспомню — сердце обрывается. И почему-то кажется, что история — трагедия на Саяно-Шушенской — тоже связана с нашей поездкой, как напоминание о том, что громадье таких строек оборачивается громадьем трагедий.
В. Распутин — В. Курбатову
6 января 2010 г.
[Москва]
Только, в праздничный день, а теперь уже вечер, получил твое письмо. И чтобы не откладывать в долгий ящик, сразу же отвечаю, что со мною редко случается, очень редко. Съездил сегодня в Донской монастырь, побывал у Шмелева, Ильина и Александра Исаевича, а ближе к полуночи пойду на службу. Между этими занятиями и письмо тебе будет как бы освященным.
Что и говорить — Гена осиротил нас. В последний день в Иркутске побывали и у Марии нашей, и у Гены. Но мне еще хотелось остаться одному, и я отправил Светлану к могиле ее матери, а сам поплакал вдоволь и у Марии, и у Гены. Я уже слишком уставший человек и многое воспринимаю почти равнодушно, а тут боль почти ежедневная. Но я-то ведь и лягу неподалеку от него, и, честное слово, так я устал и выдохся, что уже и оттягивать не хочется.
Вчера был у меня Сергей Мирошниченко[170]. Он собирается закончить свою работу к середине марта, а до того показать материал мне. А если бы ты смог подъехать, то нам, он на это надеется.
И еще он, несколько смущаясь, пойму ли я, дал понять: Гена организовал нашу экспедицию, но он же пожертвовал собой, чтобы у нее был финал.
Надо написать хоть немного о Гене, и напишу, но памяти нет, слов нет, а чувства уже с трудом переносятся в слова.
Ну да как-нибудь.
Обнимаю тебя, Валентин.
И надо бы как-нибудь по теплу съездить к Савве. Светлана сейчас живет в тревожном ожидании: положат ее в больницу или нет. А от этого и моя неуверенность в завтрашнем дне.
И будь здоров, береги себя. Кажется, я впервые опускаюсь до этих слов, но ведь уже и пора.
В. Курбатов — В. Распутину
25 февраля 2010 г.
Псков
Ничего я пока для Иркутского театра не написал. Никакого «сценария». Как-то мы всегда обходились без «сценариев». И ничего. Не проваливались. Думаю, что и сейчас как-нибудь выберемся.
А вот про Ангару после Богучан, думаю, мне уж придется забыть. Запрягли меня тут в Михайловском во всякую умную работу. Давай, говорят, рассказывай, про что в жизни узнал и какие книжки прочитал. И рассказывай в Тарту, в Эстонии, в Праге, в Стокгольме. Везде договорились. И я буду каждый месяц по неделе притворяться умнее самого себя. А они будут за это притворство платить. Не знаю, зачем им это. Но вот не решаюсь отказаться. Вдруг явилась стариковская уверенность, что нам и правда надо чего-то говорить, пока мы живы, потому что материя жизни рвется на глазах и мы последние, кто помнит, чем она держалась. А иначе мир останется в заложниках у Ерофеевых и Гельманов. И уж они его не выпустят. Гельман
При строительстве гидроэлектростанций на Ангаре некоторые деревни ушли под воду образовавшегося залива. Вот и Матёра – остров, на котором располагалась деревня с таким же названием, деревня, которая простояла на этом месте триста лет, – должна уйти под воду. Неимоверно тяжело расставаться с родным кровом жителям деревни, особенно Дарье, "самой старой из старух". С тончайшим психологизмом описаны автором переживания людей, лишенных ради грядущего прогресса своих корней, а значит, лишенных и жизненной силы, которую придает человеку его родная земля.
«Ночью старуха умерла». Эта финальная фраза из повести «Последний срок» заставляет сердце сжаться от боли, хотя и не мало пожила старуха Анна на свете — почти 80 лет! А сколько дел переделала! Вот только некогда было вздохнуть и оглянуться по сторонам, «задержать в глазах красоту земли и неба». И вот уже — последний отпущенный ей в жизни срок, последнее свидание с разъехавшимися по стране детьми. И то, какими Анне пришлось увидеть детей, стало для неё самым горьким испытанием, подтвердило наступление «последнего срока» — разрыва внутренних связей между поколениями.
В повести лаурета Государственной премии за 1977 г., В.Г.Распутина «Живи и помни» показана судьба человека, преступившего первую заповедь солдата – верность воинскому долгу. «– Живи и помни, человек, – справедливо определяет суть повести писатель В.Астафьев, – в беде, в кручине, в самые тяжкие дни испытаний место твое – рядом с твоим народом; всякое отступничество, вызванное слабостью ль твоей, неразумением ли, оборачивается еще большим горем для твоей родины и народа, а стало быть, и для тебя».
Имя Валентина Григорьевича Распутина (род. в 1937 г.) давно и прочно вошло в современную русскую литературу. Включенные в эту книгу и ставшие предметом школьного изучения известные произведения: "Живи и помни", "Уроки французского" и другие глубоко психологичны, затрагивают извечные темы добра, справедливости, долга. Писатель верен себе. Его новые рассказы — «По-соседски», "Женский разговор", "В ту же землю…" — отражают всю сложность и противоречивость сегодняшних дней, острую боль писателя за судьбу каждого русского человека.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.