Каждый день сначала : письма - [55]
Не мы с тобой только ответственны за этот альбом. Но надежда исходила вслед за Геной в первую очередь от нас. Сейчас, потерявши надежду на наши слова, Толя предлагает обратиться за поддержкой к кому-нибудь еще. Но к кому? Да и от Гены окончательного отказа не было. Видимо, надо поговорить с ним до полной откровенности. Если книга уронит «имидж» издательства, а для Гены это может быть ощутимым ударом, — одно дело, весьма трудное; если же дело в деньгах — попробуем ограбить банк. У меня есть один такой на примете.
Давай при встрече помозгуем. Я недели через две буду в Москве, а там наверняка какая-нибудь ярмарка.
И скоро у Саввы юбилей. Не забыть бы, иначе четвертует.
В. Курбатов — В. Распутину
15 ноября 2008 г.
Псков
Письмо твое и печально, и ободряюще. Уходит только лишнее, а самое существенное остается и делается только яснее. На нас уже действительно смотрят оттуда: всё ли мы бежим или понемногу поднимаем голову вверх, где другие слова и другие смыслы этих слов. В церкви это обычно слышно лучше, и я, грешный, часто иду туда не по зову души, а по требованию разбежавшегося ума — чтобы остановиться и проверить «дорогу». И читаю там для того же — чтобы самому видеть всякое слово и в меру сил понимать и принимать его. И потом держать его перед глазами, поверяя светские тексты.
А про Гену ты не тревожься. Будут силы — приходи побыть с нами, а нет — мы сами заглянем. И на пленумы писательские ходить не надо. Там уже все решается какой-то другой силой и властью, имеющей к литературе отношение косвенное. Теперь твое здоровье дороже этих малоприятных «разборок». Тут нужна Саввина сила, его миропонимание бойца, его воля, которая не расточается, а только закаляется и крепнет в сражениях. Ему в мирные дни труда и покоя будет скучно. А нам бы сейчас о свете писать, о любви, о чистоте и радости — предметах позабытых, нарочито осмеянных и повсеместно изгоняемых, потому что в чистых источниках всякая мерзость сразу станет видна, а пока вода мутна, можно успеть «провернуть свои делишки».
Мы хорошо провели в Пскове Саввин вечер. Его хорошо приняли, а я, воспользовавшись тем, что он член попечительского совета храма Веры, Надежды, Любви, который начали строить в Пскове, встал в дверях с кружкой и собрал четыре тыщи на храм. Тоже дело!
В Москве представил Юрину книжку в музее Достоевского, где мы когда-то затевали с ним религиознофилософское общество, из основателей которого только я, кажется, и остался в живых, — были Кожинов[161], Аверинцев, Гулыга[162], Гачев[163]. Послужили панихиду в церкви, где его крестили, и я обрадовался возможности помолиться об упокоении не одного Федора Михайловича, а и всей Юриной «думы» — о Хомякове, Киреевском, Чаадаеве, Трубецком, Аксакове, обо всех, всех. И после этого и говорилось хорошо. И книжек продали с Катей два десятка. И с Ренитой Андреевной[164] повидались. В общем, паки и паки рад. Ренита замечательно рассказывала о Сростках, о том, как 18 тысяч народу разом подняли руки, когда она предложила ополчением идти на Москву…
В. Распутин — В. Курбатову
16 ноября 2008 г.
Москва
Отпустили меня сегодня на выходной до дому, до хаты, а тут и твое письмо. В больничной палате даже письма не пишутся, а потому отвечаю сразу, тем паче что и ноябрь покатился под горку со всех ног, а я здесь (в больнице) застрял, по-видимому, надолго.
Ты прав, конечно, злоба как оружие национального спасения никуда не годится. Я отстал от «орудия» вроде уже давненько, разве Савва «заставит» когда, но и он должен понимать, что пользы от этого нет.
Я в больнице вторую неделю, в Москву прилетел с редкими проблесками яви среди бессознания. И это уже не в первый раз. Речь до сих пор невнятная. Внятной она у меня никогда не была, а теперь обнаглела вовсе. Гене пока об этом не сообщаю, хотя, думаю, он знает. И на представлении книг (а оно уже скоро) я ему плохой помощник. В больнице придется быть не менее месяца, а Гена, кажется, прибудет раньше. Как мы с ним разберемся, трудно сказать.
Мои «провалы», откровенно сказать, ничуть меня не напугали, но я как бы ближе увидел предстоящее, увидел смутно, неразборчиво, но близко. И точно прошел там первоначальную регистрацию. Ничего не показали нового, ничего не внушили — но стало легче, и словно бы вошел в ту палату, где властвует терпение.
Тем паче мне теперь не дело горло драть.
Светлана все еще на привязи к своей больнице, уже более полугода, на днях опять ложится одновременно со мной, но в разных местах.
Вот такая, Валентин, повесть. Здесь, в этом письме, я еще, кажется, раза два упоминал литературу, скоро и этого не будет. Странно! Ощущение-впечатление — будто в литературе я бывал, как в таежных ягодных местах. И с теми же результатами. Что набрали, натрясли — через год сошло на нет.
Ну, тут я чуть преувеличил… однако же.
В. Курбатов — В. Распутину
5 декабря 2008 г.
Псков
Кое-как я доехал со своими почками домой и теперь хожу тихонько, руками не машу и даже говорю вполголоса, чтобы не спугнуть притихшую болезнь. Даже стараюсь работать, хотя и без успеха. Всё внутри как-то разъехалось. По возвращении нашел на столе бумагу, что мы с тобой избраны в Патриаршью комиссию по присуждению премии Патриарха в области кинематографии. Для меня это особенная честь, — не знаю, как это случилось. Обещали первое заседание в декабре. Если оба будем относительно здоровы — Бог даст, увидимся. Савва смешно ворчал на наш вечер в ЦДЛ: «Зачем было соваться в большой зал? даже я не мог бы собрать большой зал!» Да, хихикнул я, даже ты — не то что какие-то Распутин с Золотусским. Но его не проберешь… И хорошо! И пусть! И да здравствует!
При строительстве гидроэлектростанций на Ангаре некоторые деревни ушли под воду образовавшегося залива. Вот и Матёра – остров, на котором располагалась деревня с таким же названием, деревня, которая простояла на этом месте триста лет, – должна уйти под воду. Неимоверно тяжело расставаться с родным кровом жителям деревни, особенно Дарье, "самой старой из старух". С тончайшим психологизмом описаны автором переживания людей, лишенных ради грядущего прогресса своих корней, а значит, лишенных и жизненной силы, которую придает человеку его родная земля.
«Ночью старуха умерла». Эта финальная фраза из повести «Последний срок» заставляет сердце сжаться от боли, хотя и не мало пожила старуха Анна на свете — почти 80 лет! А сколько дел переделала! Вот только некогда было вздохнуть и оглянуться по сторонам, «задержать в глазах красоту земли и неба». И вот уже — последний отпущенный ей в жизни срок, последнее свидание с разъехавшимися по стране детьми. И то, какими Анне пришлось увидеть детей, стало для неё самым горьким испытанием, подтвердило наступление «последнего срока» — разрыва внутренних связей между поколениями.
В повести лаурета Государственной премии за 1977 г., В.Г.Распутина «Живи и помни» показана судьба человека, преступившего первую заповедь солдата – верность воинскому долгу. «– Живи и помни, человек, – справедливо определяет суть повести писатель В.Астафьев, – в беде, в кручине, в самые тяжкие дни испытаний место твое – рядом с твоим народом; всякое отступничество, вызванное слабостью ль твоей, неразумением ли, оборачивается еще большим горем для твоей родины и народа, а стало быть, и для тебя».
Имя Валентина Григорьевича Распутина (род. в 1937 г.) давно и прочно вошло в современную русскую литературу. Включенные в эту книгу и ставшие предметом школьного изучения известные произведения: "Живи и помни", "Уроки французского" и другие глубоко психологичны, затрагивают извечные темы добра, справедливости, долга. Писатель верен себе. Его новые рассказы — «По-соседски», "Женский разговор", "В ту же землю…" — отражают всю сложность и противоречивость сегодняшних дней, острую боль писателя за судьбу каждого русского человека.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.