Каждый день сначала : письма - [41]

В марте собирается в Ясной отдельная конференция «Толстой и православие». Авось разговор пойдет спокойный и деловой, без фарисейства.

Ну, храни тебя Бог, дорогой Валентин. Береги глаза из последних сил — читай поменьше. Они тебе для письма нужны. Кто-то должен при всеобщей сдаче стоять с твердостью, чтобы им не праздновать победы.

В. Курбатов — В. Распутину

28 декабря 2005 г.

Псков

С Новым годом! С Рождеством, отменяющим «новизну» годов своей спокойной вечностью. Я, грешный человек, не люблю это предрождественское время. Вся усталость года наваливается разом, и страшно подумать, что надо искать какие-то подарки, а потом дарить их с ложным весельем и вообще принудительно улыбаться, слушать чужие пошлости и говорить свои. И уж хочется, чтобы эти дни скорее прошли, хотя при этом помнишь молитву Г. Маркеса[131] о том, чтобы длить каждый день и помнить, что в каждой минуте 60 секунд света. Умом-то ищешь веселья, а сердце уже не обмануть.

Ездил на день в Москву. Дали премию в конкурсе «Время Русь собирать». Взяли мою статью о Платонове и сочли, что это и есть «собирание». Сошлись в Доме архитектора.

Ждали председателя Совета Федерации (как же — Русь собирать!). Не дождались даже 8-го заместителя. Ножкин спел песню с этими словами, дали по диплому с конвертиком, и вниз, в ресторан. Гулять! И тут-то я и понял, что, оказывается, это предновогодний вечер двух банков, а литераторы нужны только для «идеологической» окраски. Гарнир такой — литературный. И, несмотря на то что на столах сверкал твой любимый с монгольской поры «Кауфман», рубиново-кремлевски горела икра, я рванул вон, купил себе чекушку, да и выпил ее на улице у особняка Рябушинского на пару с тенями Горького и «Алешки» Толстого. И — домой! Теперь посижу числа до 18-го, когда в Питере Гена будет представлять наши «Острова» в публичной библиотеке и Пушкинском Доме, а 19-го в Москве в библиотеке. А там — скорее опять домой, дверь на крючок и — в молчание. Как-то устал от слов, от принудительного веселья. Не мальчики мы уже, чтобы веселиться по заказу.

В. Распутин — В. Курбатову

30 декабря 2005 г.

Москва

С Рождеством Христовым и с Новым годом! Здоровья тебе! А его, здоровье, как батарейку для автоматических часов, не вставишь, а стало быть, надо в расшатывающихся организмах и во всяких там нервных системах гайки подтягивать. А для этого два раза в году, зимой и осенью, проваливаться в небытие: никого вокруг, ни писателей, ни критиков, ни политиков, ни разбойников, — полное одиночество и самая неприхотливая еда да чай без нормы. А это, несмотря ни на что, устраивать себе можно. И нужно. У меня нечто похожее было, когда раз в два года, ранней весной, когда отдыхающих совсем мало, давали мне путевку в санаторий на Байкале. А теперь не стало: отказавшись на выборах поддерживать мэра, лишил я себя этого удовольствия. И в Дом творчества под Москвой не стало желания ездить. В Аталанке общее несчастье гнетет да покоя не будет. Но что-нибудь отыщется, если этим заняться. А тебе можно и к Володе Толстому, и через границу темной ночью в Эстляндию или, в конце концов, в пустыню Гоби, которая так нравилась Виктору Петровичу и где Гена Сапронов свой человек.

В. Курбатов — В. Распутину

15 мая 2006 г.

Псков

Ты уже, верно, огляделся и дома, и в деревне, и во всяких планах, которые, к сожалению, часто не сами мы определяем, а нам приносят готовыми (даже мне, а каково тебе приходится — и представить не могу). И наверное, можешь сказать — могу ли я приехать числа 21 июня на неделю, чтобы просто побыть рядом (без докуки и вопросов). А себе расширить старую книжку про тебя по просьбе Гены Сапронова. Срок такой оговариваю потому, что 17–19 июня мне надо быть в Чусовом, и я надеялся, не возвращаясь в Псков, рвануть из Перми в Иркутск, потому что в июле собрались другие дела. Прости, что я по себе меряю. Коли у тебя другие планы, поглядим, как сойтись, чтобы не во вред и в досаду обоим.

За это время умер (4 мая) А. М. Борщаговский. Я звонил вдове. Она говорит, что остались прекрасные письма Александра Яшина[132] и Константина Паустовского[133]. И иных прочих — не менее важных и дорогих сердцу. Я обещал заехать поглядеть. И уж писал Гене, что иногда издателю надо сойти с ума и печатать, например, одни письма. И потом окажется, что он делал самое важное в литературе дело. Особенно письма 50—60-х годов. Да и 70-х тоже.

Я не знаю, видел ли ты старую переписку О. М. Фрейденберг[134] и Б. Л. Пастернака[135], но эта переписка стоит всех ученых трудов самой О. М. Фрейденберг и всех сочинений Пастернака. Нагибин[136] когда-то писал мне, что он был потрясен, как может быть умна баба и как несправедлива судьба, отдав славу одному ему. Почему-то мне кажется, что письма тех лет (именно письма — личное, а не публичное существование) вообще только-только открывают здоровую интеллектуальную жизнь тех лет. Ну да об этом лучше умничать на берегу Ангары. Вот и стучусь с вопросом — будешь ли ты об эту пору (20–30 июня) дома, хотя еще и Гена не ответил, будет ли он сам.

В. Распутин — В. Курбатову

4 августа 2006 г.

Иркутск

Спасибо за письмо. Утешение письма не приносят, но дают ощущение братства, которое всегда готово помочь, когда придешь в сознание. Я слабый человек и пока весь в боли: не помню, что пообещал вам с Геной, но сейчас ничего не могу. Молюсь — не помогает и плачу — не помогает. Да и какой из меня молитвенник: кроме «Отче наш» и «Символа веры» ни одной молитвы не прочитаю. Сейчас памяти никакой, но ведь и то малое, что знаю, не удержать. «Блудный сын», да и только. Хотел ехать в Аталанку, Мария там была только в детстве, но как оставишь Светлану? Да и сам едва ли я там найду утешение. Но вот уж чего боюсь больше всего — возвращения в Москву. Да и зачем нам теперь московская квартира, зачем Москва? Сразу не стало нигде своего, все чужое и былое. Близость у меня была только с Марией.