Кайзеры - [125]

Успехи Второй коалиции (1799–1801) поначалу были весьма значительны, пока Наполеон не одержал своих знаменитых побед в Италии. Но и в благоприятный начальный период, когда император вновь апеллировал к финансовой поддержке и вооружению империи, стратегии его не хватало прежней мощи и последовательности. Основные трудности были связаны с эрцгерцогом Карлом, которого двор пытался ориентировать исключительно на решение военных задач и держать подальше от политики, в связи с чем он резонно подал в отставку, а также от распада существовавшей системы правления изнутри — Тугут попал в немилость, в сентябре 1800 года он был уволен, а в 1801 году даже выслан из столицы. Политика войны, которую эрцгерцог Карл с самого начала считал нереальной, теперь, с уходом русских войск с театра военных действий, приносила одни лишь поражения, а в 1801 году завершилась полным провалом. В этом году император от своего имени и от имени империи подписал Люневильский мирный договор с Францией на условиях Камио Формио и Раштатта. Франция получила весь левый берег Рейна, в том числе все три резиденции епископов-курфюрстов — Кельн, Майнц и Трир, и обширные области на правобережье. Имперская война, которую вела в основном одна Австрия, была проиграна. И даже если венская политическая сцена того времени, где разыгрывались в основном интриги, выглядела весьма неприглядно — император тяготел к Тугуту, но уступал и его противникам — все же с войной пора было кончать, другого выхода просто не было. Поражение императора отдало судьбу империи в руки Наполеона, который сумел быстро договориться с русским царем о своей доле добычи. В отличие от 1797 года, рейхстаг на сей раз не дал императору полномочий на заключение компромиссной сделки, ему было доверено лишь начать переговоры. Субъекты империи в основном сами пытались договориться с Парижем и Санкт-Петербургом. Утверждения о том, что отклонение императором этого слабо завуалированного вотума недоверия явилось тяжелой политической ошибкой, и о том, что бездарные правители Вены и Берлина не в состоянии были уразуметь интеллектуальные построения своих министров (Aretin, I, 438 — неясно, правда, были ли Траутмансдорф и Кобенцль такими уж гениальными политиками), на фоне общеполитической ситуации представляются весьма сомнительными.

Действия императорского двора, все еще в духе барона Тугута (Walter, 211), все же представляются логичными по сути, хотя сопутствующие им соображения не всегда были таковыми. Была принята установка избегать любого добровольного компромисса, уступать следовало лишь, когда давление становилось непреодолимым. Но даже в таких условиях Вена не отказалась от империи, а император не отказался от функций ее главы. Император отказался принять пакет русско-французских требований в целом, продолжал настаивать на уважении конституции империи при аннексиях (что было направлено прежде всего на сохранение трех церковных курфюршеств), ратифицировал итоговый документ 1803 года лишь условно и в 1804 году решительно выступил на защиту имперского рыцарства, одного из последних остатков имперской системы, против нового суверена. Все это было направлено на защиту позиций императора в империи, который теперь мог опираться лишь на князей церкви, в частности, на епископов-курфюрстов, и на свою клиентелу на малых территориях, которая обеспечивала ему большинство в рейхстаге. Но в то же время император защищал и сохранившиеся остатки конституции империи и ее институты, начиная с имперской судебной палаты вплоть до имперских округов. Император очень серьезно относился к своим обязанностям и в принципе не уступал нигде, защищая все и от друга, и от врага. Здесь не может быть и речи о том, что Вена совершила измену по отношению к империи, какие соображения и проекты, свойственные этой эпохе расширения государств, ни вынашивала бы Австрия. Те территории, которые Австрия смогла аннексировать из общей конкурсной массы разгромленной империи, были весьма ничтожны по сравнению с тем, что получили другие, в том числе Бавария и Пруссия: епископства Триент и Бриксен, которые уже давно были наполовину секуляризованы Габсбургами, епископство Зальцбургское, которое досталось второму принцу Тосканы, Айхштетт и части епископства Пассау. Следует, наконец, учесть, что император отказался от секуляризации имущества монастырей в своих наследственных владениях, в то время как Пруссия и прежде всего Бавария извлекли из этого огромную выгоду.

Исходя из этой оценки, следует теперь рассмотреть два важнейших события: провозглашение австрийской империи в 1804 году и сложение австрийским императором короны Священной Римской империи в 1806 году. Правильно попять и оцепить эти процессы можно лишь с учетом тех катастрофических событий, которые прошли в промежутке между этими датами: мы имеем в виду войну Третьей коалиции, опять же сложившуюся неудачно для императора и Германии. Император уже не пытался призвать империю к участию в этой войне, начавшейся в сентябре 1805 года, да и любая попытка сделать это наверняка бы была отвергнута Регенсбургским рейхстагом, потому что и в Совете курфюрстов, и в Совете князей сложилось устойчивое протестантское большинство, однозначно враждебное императору, а имперский эрцканцлер Дальберг искал сближения с Наполеоном, рассчитывая, что тот в традициях Карла Великого возложит на себя древнюю корону. Кроме того, некоторые немецкие княжества, в частности, Бавария, открыто вступили в союз с Наполеоном и повернули оружие против Австрии, что не вызвало никакой отрицательной реакции в империи. Такое произошло впервые после Вестфальского мира и стало явным признаком распада империи. Военные и политические ошибки императора, допущенные в кампании 1805 года, привели к тому, что впервые после 1683 года вражеская армия окружила Вену и двор вынужден был бежать. Германия пальцем не шевельнула для того, чтобы помочь императору. После катастрофы под Аустерлицем император был вынужден заключить Пресбургский мир, по которому два имперских князя — баварский и вюртембергский — стали королями. Тем самым они уравнялись в статусе с прусским королем и император лишился даже формального права вмешиваться в их дела. Австрия, вынужденная к значительным территориальным уступкам, теперь уже окончательно была вытеснена на периферию империи, а сама империя окончательно превратилась в химеру. Те развалины, которые еще оставались в 1803 году, теперь были сметены с лица земли, и не осталось места даже для той оборонительной политики, которая была провозглашена в 1805 году (Aretin, I, 469).