Катриона - [15]

As for the rest, "Here are the two roads," I thought, "and both go to the same place.	Что касается остального, то есть два пути, думал я, и оба ведут к одному и тому же.
It's unjust that James should hang if I can save him; and it would be ridiculous in me to have talked so much and then do nothing.	Если Джемса повесят, в то время, как я мог бы его спасти, это будет несправедливо; если я, наобещав так много, не сделаю ничего, я буду смешон в своих собственных глазах.
It's lucky for James of the Glens that I have boasted beforehand; and none so unlucky for myself, because now I'm committed to do right.	Мое бахвальство оказалось счастьем для Джемса из Глена и не таким уж несчастьем для меня, ибо теперь я обязан поступить по долгу совести.
I have the name of a gentleman and the means of one; it would be a poor duty that I was wanting in the essence."	Я ношу имя благородного джентльмена и располагаю состоянием джентльмена; худо, если окажется, что в душе я не джентльмен.
And then I thought this was a Pagan spirit, and said a prayer in to myself, asking for what courage I might lack, and that I might go straight to my duty like a soldier to battle, and come off again scatheless, as so many do.	Но тут же я упрекнул себя, что так рассуждать может только язычник, и прошептал молитву, прося ниспослать мне мужества, чтобы я мог, не колеблясь, исполнить свой долг, как солдат в сражении, и остаться невредимым.

This train of reasoning brought me to a more resolved complexion; though it was far from closing up my sense of the dangers that surrounded me, nor of how very apt I was (if I went on) to stumble on the ladder of the gallows.	Эти мысли придали мне решимости, хотя я нисколько не закрывал глаза на грозившую мне опасность и сознавал, насколько я близок (если пойду по этому пути) к шаткой лесенке под виселицей.
It was a plain, fair morning, but the wind in the east. The little chill of it sang in my blood, and gave me a feeling of the autumn, and the dead leaves, and dead folks' bodies in their graves.	Стояло погожее, ясное утро, но дул восточный ветер; свежий его холодок студил мне кровь и наводил на мысли об осени, о мертвых листьях, о мертвых телах, лежащих в могилах.
It seemed the devil was in it, if I was to die in that tide of my fortunes and for other folks' affairs.	Мне подумалось, что если я умру сейчас, когда в моей судьбе произошел счастливый поворот, и умру к тому же за чужие грехи, то это будет делом рук самого дьявола.
On the top of the Calton Hill, though it was not the customary time of year for that diversion, some children were crying and running with their kites.	На верхушке Келтонского холма бегали дети, с криками запуская бумажных змеев, хотя это время года считалось неподходящим для таких забав.
These toys appeared very plain against the sky; I remarked a great one soar on the wind to a high altitude and then plump among the whins; and I thought to myself at sight of it,	Бумажные змеи четко выделялись в синеве; я видел, как один из них высоко взлетел на ветру в небо и тут же рухнул в кусты дрока.
"There goes Davie."	"Вот так и ты, Дэви", -- подумал я, глядя на него.
My way lay over Mouter's Hill, and through an end of a clachan on the braeside among fields.	Путь мой лежал через Маутерский холм, мимо маленькой деревушки среди полей на его склоне.
There was a whirr of looms in it went from house to house; bees bummed in the gardens; the neighbours that I saw at the doorsteps talked in a strange tongue; and I found out later that this was Picardy, a village where the French weavers wrought for the Linen Company.	Здесь из каждого дома доносилось гудение ткацкого станка, в садиках жужжали пчелы; соседи, стоя у своих дверей, переговаривались на незнакомом мне языке; позже я узнал, что это была Пикардия, деревня, где французские ткачи работали на Льнопрядильную Компанию.
Here I got a fresh direction for Pilrig, my destination; and a little beyond, on the wayside, came by a gibbet and two men hanged in chains.	Здесь мне указали путь на Пилриг, цель моего путешествия; пройдя немного, я увидел у дороги виселицу, на которой болтались два тела в цепях.
They were dipped in tar, as the manner is; the wind span them, the chains clattered, and the birds hung about the uncanny jumping-jacks and cried.	По обычаю вымазанные дегтем, звякая цепями, они раскачивались на ветру, а птицы с криком носились вокруг этих жутких марионеток.
The sight coming on me suddenly, like an illustration of my fears, I could scarce be done with examining it and drinking in discomfort.	Неожиданное зрелище служило как бы наглядным подтверждением моих страхов; проникаясь тоскливым чувством, я не мог оторвать от него глаз.
And, as I thus turned and turned about the gibbet, what should I strike on, but a weird old wife, that sat behind a leg of it, and nodded, and talked aloud to herself with becks and courtesies.	Я стал обходить виселицу кругом и вдруг наткнулся на зловещую древнюю старуху, которая сидела, прислонясь к столбу и что-то приговаривая, кивала, кланялась и манила меня рукой.