Каторжный завод - [26]

О том, что образцы отбирались но специальному его указанию, Тирст скромно умалчивал.

«Сии два орешка не по зубам будут вашему превосходительству», — злорадно подумал Иван Христианович о бывшем своем начальнике, ныне главном горном ревизоре, перечитывая оба рапорта.

Теперь предстояло сочинить наиболее деликатный документ: донесение о несовместном с офицерским достоинством поведений корпуса горных инженеров подпоручика Дубравина.

Начал Тирст с того, что, отомкнув средний ящик стола, достал копию формулярного списка подпоручика Дубравина, которая была послана ему одновременно с письмом Якова Могуткина. Особо внимательно перечел Иван Христианович страницу с записью о проступке, послужившем причиною появления подпоручика Дубравина в краях сибирских.

Водворив формулярный список обратно в ящик, Иван Христианович добросовестно трудился несколько часов.

Под его хитрым пером вся история приобрела значительно иную окраску.

Начиналась она беспричинным нападением подпоручика на нижних чинов заводской конвойной команды, мирно гулявших по берегу пруда в компании молодых девиц, местных поселянок. Как бы оправдывая учиненное подпоручиком рукоприкладство, Тирст высказывал предположение, что, по всей вероятности, совершил подпоручик опое, будучи не вполне в трезвом состоянии.

Такое предположение Тирста, высказанное как бы для смягчения вины подпоручика, перекликаясь с записью в формулярном списке, придавало особую достоверность всему донесению.

Далее Иван Христианович излагал, как, разогнав нижних чинов, подпоручик уединился в лесу с насильственно удержанной им молодой девкою.

«В последующие дни, — писал далее Тирст, — подпоручик Дубравин не столько уделял времени и внимания делам службы, сколько подстерегал оную девку, дойдя в бесстыдстве своем до того, что отрядил денщика своего, поселенца Ерофея Васькова, безотлучно следить за девкою и сообщать ему, подпоручику, о ее местонахождении…»

«…Чрез посредство оного денщика, — заканчивал свое донесение Тирст, — соблазнительное поведение подпоручика Дубравина стало известным всем жителям заводской слободы и послужило причиной общего неудовольствия, бросая даже тень на всех лиц офицерского звания…»

Прочитав свое донесение, Иван Христианович остался им вполне доволен. И тут же его осенила новая мысль, которую он признавал весьма удачной.

Иван Христианович позвонил в колокольчик и приказал казачку, заглянувшему в дверь, добежать до отца Амвросия и звать его сей же час в контору.

Через несколько минут, выглянув в окно, Тирст увидел щуплую фигурку отца Амвросия, поспешающего иа зов начальства, приподняв обеими руками полы длинной черной рясы.

Иван Христнанович встретил священнослужителя у дверей и, взяв его под руку, провел и усадил в кресло.

Отец Амвросий снял темную поярковую шляпу, пригладил редкие спвые волоски, венчиком окружавшие клинообразную лысую голову, пригладил остроконечную тоже сивую бородку и уставился на управляющего белесыми, близко сведенными к переносью глазками. Отец Амвросий был крайне любопытен (потому и поспешил явиться с такой торопливостью, мало подобающей его сану и возрасту). Даже плоский утиный его носик, казалось, вынюхивал причину, побудившую управляющего заводом прибегнуть к его совету или содействию.

Тирст не стал испытывать его терпение — сразу приступил к делу.

— Ай, грех! Ай, грех! — восклицал отец Амвросий, слушая рассказ Тирста, и похлопывал себя ладошками по сухоньким бедрам, — Соблазн великий!.. А что, Иван Христианович, — глазки его подернулись масленым блеском, — свидетели сему блудодейству пмеются? Допросить бы обстоятельно, а?

— Навряд ли много нового сообщили бы свидетели, хотя и нашлись таковые, — усмехнулся Тирст.

— Так оно, так оно, — поддакнул отец Амвросий, — а все же для определения всей меры греха…

— Свидетелей прямых, в сем деле избегают, отец Амвросий, — сухо сказал Тирст. — Полагаю, уже известного вам достаточно, чтобы беспристрастно судить о непристойном поведенпи офицера Дубравпна.

Отец Амвросий поспешно согласился.

— Я почел долгом довести о сем до сведения Горного отделения, — сказал Тирст и протянул священнику свое донесение.

Отец Амвросий нацепил на вдавленное переносье очки в тонкой оправе и погрузился в чтение. Читал он долго, препотешно пошевеливая губами.

— Прекрасный слог! — воскликнул отец Амвросий, дочитав донесение. — Вам бы, батюшка Иван Христнаныч, какие‑нибудь такие государственные бумаги составлять или что‑нибудь такое… высоконравственное. Вот умудрит же господь!

— Отец Амвросий, — прервал его излияния Тирст, — полагаю, вам, как духовному пастырю, несущему ответ за нравственное состояние паствы вашей, не подобает оставаться безучастным наблюдателем.

— Истинно, истинно, — закивал отец Амвросий, — только в таком смысле…

— Я бы на вашем месте, отец Амвросий, — строго и вместе с тем почтительно произнес Тирст, — довел до сведения его высокопреосвященства архиепископа Иркутского и Нерчинского. — И, как бы в обоснование своего предложения, добавил: — Мы сами‑то, отец Амвросий, не властны над офицером.

— Истинно, истинно, — поспешно подтвердил отец Амвросий, — владыка очень не одобряет вольнодумства и распущенности… Охо–хо, истинно сказано в Писании: горе человеку тому, им же соблазн приходит!