Карты мира снов - [23]

Единственный раз, летом после восьмого класса зацепило Андрейку так сильно, что стало ему наплевать на все обещания Таньке и на свою нерешительность он наплевал тоже. Влюбился в одну секунду, отчаянно и беззаветно.

Они тогда с матерью на неделю уезжали, в гости к тете Аграфене. На самом деле она была ему двоюродной бабкой, то есть младшей сестрой бабушки Насти. Разница в возрасте у сестер была такой основательной, что белозубая высокая Аграфена временами казалась ровесницей его матери, или — ее сестрой, но никак не теткой, а значит, бабушкой ее сына. Гостить у Аграфены и ее второго мужа Андрейке нравилось. У дяди Вадима была прекрасная мастерская, там на верстаке дожидался Андрея очередной воздушный змей, как всегда необыкновенный. Дядя Вадим полжизни провел на Сахалине, ездил в командировки в Японию, привозил оттуда всякие интересности типа чайных шкатулок и ярких глянцевых драконов из папье-маше. У змеев были морды таких драконов, края отделаны как цветные крылья, и длинный хвост мотался, весь в крупной блестящей чешуе. Так что, неделя пролетела быстро, Андрей даже подумывал, не попроситься ли у мамы остаться еще на пару дней. Но Танька ждала, обещал ей помочь с тренировками на скалах, куда она собралась оттачивать навыки альпинизма.

Змея Андрейка привез с собой. Дома заново собрал, бережно расправляя драконьи крылья и любуясь свирепыми вылупленными глазами, подкрашенными черным глянцем. Торжественно вынес на пляж, усеянный полуголыми томными отдыхающими. И в сопровождении восхищенной малышни понес трепещущего змея к правой стороне бухты, где перед скалами его должна встретить Танька, как договорились.

…Она шла наперерез, к морю, тонкая и легкая, с волнишкой русых, выгоревших на макушке волос, закрывающих плечи. В белом купальнике — трусики и лифчик, с яркими цветными горошинами. Посмотрела на змея, потом на Андрейку, улыбнулась и подошла к воде, присела на корточки, сутуля спину, на которой лопатки свелись маленькими крылышками. Свешивая русую волну почти к самой воде, ойкнула, опуская в прозрачную рябь ладонь. И не вставая, вывернула лицо, отыскивая взглядом кого-то, кто остался лениться на пляжном коврике.

У Андрея пересохло во рту. А в ушах прозвенело и оглохло. Не стало слышно ничего, ни детских криков вокруг его змея, ни плеска воды, ни воплей мегафонной тетки, что, задрав животом подол ситцевой распашонки, шла по песку, расписывая прелести катания на надувном банане.

Так, ничего вокруг не слыша, он подошел, держа перед собой змея, а тот трепыхался под ветерком, деликатно выворачивался, будто решил улететь сам.

— Хочешь, пойдем на гору, запустим? — сказал, зная, какие говорит слова, но не слыша их.

Она выпрямилась. И кивнула, снова улыбаясь.

Хорошо, прогудело у него в голове, когда шли рядом и молчали, переглядываясь. Хорошо, что я не спросил, как зовут, а то не слышу ничего. Но пляж остался позади, они пересекли пыльную, растоптанную коровами дорогу, и слух вернулся. Блеяла за штакетником коза, плакал в саду младенец, сердито закричала тетка Маруся, призывая дочку к коляске.

— Меня зовут Андрей.

— Меня — Оля, — она дернула острым локтем, прогоняя муху, — я у Насединых живу. Мы там снимаем времянку. С мамой.

— Я местный, — кивнул Андрей, удобнее перехватывая змея, — ты не бойся, тут недалеко, только вверх все время.

— Я не боюсь, — Оля оглянулась и, качнувшись, прижалась локтем к его руке, — ой!

— Это гуси, — пояснил Андрей, покраснев, поправился, — ну, они не погонятся, не пугайся. Топни на них.

— Так? — Оля топнула сандалетой. Засмеялась, топая снова.

Гусь вытянул шею, загоготал оскорбленно и увел маленькую стаю вниз, ко дворам.

Тропинка вела прямо вверх, будто ее нарисовали, проведя прямую черту по склону, утыканному кустами боярышника и шиповника, в желтых полотнах выгоревшей летней травы, над которой мерцали беленькие и красные бабочки. Оля старательно шагала, мелькая острыми локотками, и Андрей, посматривая сбоку, видел на верхней губе бисеринки пота, слышал, как она тяжело дышит, облизывая пересохшие губы. Испугался, вдруг ударит ее солнце, вон какая — худенькая, тонкая шеей и руками, заговорил быстро, о пустяках, чтоб отвлечь от крутизны.

— Оттуда все видно. Бухту и где сети стоят, а еще там, справа, в скалах есть пещеры. Но туда лазить не нужно, пауков много. Ты, наверное, боишься пауков?

— Боюсь, — согласилась Оля, — у них паутина липкая. Противная.

— Паутина — то ерунда, — значительно добавил Андрейка, — там каракурты живут, черные, с красными пятнами, если укусит, можно и помереть. Я одного пальцем трогал.

— Зачем? — испугалась Оля.

Андрейка пожал плечами. И засмеялся. Правда, зачем? Дурак, наверное.

На самом верху пришел и овеял потные лица сильный хороший ветерок. Оля ходила, заглядывая на другую сторону, где в огромной дымчатой ложбине далеко лежали ставки яркими зеркальцами, окруженные темной рамкой тростника. Встала рядом, поправляя волосы, а те вздымались над головой, точно светлая корона, ловили ветер концами длинных прядей. А потом, крича и смеясь, они по очереди держали высокого змея, тот напрягал толстую нитку, рвался вверх, в пустоту неба, нырял, пугающе ослабляя давление на пальцы, и снова уносился выше, мотая из стороны в сторону темным отсюда, длинным хвостом.