Карты и сновидения - [61]

Марита вымыла руки, рассматривая в зеркале свое лицо. Равнодушно тронула пальцем веер тонких морщинок от уголка глаза. Ушла в комнату, где висело большое зеркало. Поколебавшись и глянув на закрытую дверь, убранную цветными занавесками, сняла платье, стаскивая его с бедер и наступая на мягкую ткань босыми ногами. Если даже придет, скажу, грязная, иду мыться после уборки…

Встала перед зеркалом, внимательно осматривая широкие бедра, очерченные смуглой упругой кожей, талию, тонкую по бокам, но уже есть небольшой живот, впрочем, красивый. Под ним темнел треугольник аккуратно подстриженных волос. Темнее, чем волосы на голове. Она забрала пряди, стягивая их на затылке, а смотрела, как поднимается грудь с темными, почти черными сосками. Одну пересекал диагональный шрам, светлой прерывистой ниткой, через сосок от ребер — к шее.

Марита отпустила волосы, тронула пальцем еле ощутимый рубец. Он любил его целовать. Короткими поцелуями, считая их, от начала шрама к его концу, под самым ухом. Она отдернула палец, будто кожа раскалилась. Провела по бокам ладонями. Пора уйти помыться. И готовить ужин. Муж придет или сейчас, или уже совсем поздно, так сказал, если не буду к ужину, не жди, поешь и ложись.

Жаль, подумала, поворачиваясь, чтоб осмотреть изгиб спины и медля уходить от зеркала, жаль, не сказал точнее. Чтоб она знала, сколько у нее времени, побыть одной. Но может, это и хорошо, ведь у нее все хорошо. Алим ее герой. Он ее спас. Его тогда ранили. Но не бросил. И никому не отдал.

— Танцуй…

От звука голоса руки неловко взметнулись, не зная, как им быть.

Он стоял, прислонясь к двери, полускрытый занавеской, такой нелепо цветочной рядом с его грубой военной рубахой, и рукой, положенной на рукоять короткого меча.

Расширив глаза, Марита смотрела, не веря, руки медленно опускались, повисая вдоль обнаженного тела. На короткий кивок она снова подняла их. Встала на цыпочки, и начала танец, не спуская глаз с внезапного гостя. Тот смотрел, с серьезным лицом, почти черным по контрасту с короткими белыми волосами, такими же белыми бровями и ресницами. Шагнул в комнату, зацепив плечом занавеску, она потянулась, сползая с чешуйчатой брони, упала, закачавшись.

Марита качнулась навстречу, закрывая глаза, шагнула вплотную и прижалась, вдыхая знакомый запах. Руки поднялись, повисли в воздухе, не решаясь обнять. Вест засмеялся и сам приподнял их, держа крепкие запястья, окружил себя. Обнял сам, царапая кожу жестким наручем. Сказал в ухо, зарываясь лицом в ее волосы:

— Все так же хороша, моя волчица.

— Старая, — без голоса прошептала Марита.

— Не говори ерунды. Благостыня дождей с тобой, безумная Марит. До самой смерти будешь сводить с ума мужчин.

— Алим, — спохватываясь, она почти испугалась, подчиняясь движениям, толкающим в сторону маленькой спальни, — он… он придет. Наверное. Муж.

— Тогда я его убью, — ответил Вест, — нет, не пойдем туда. Скучно.

Он брал ее на столе, уже накрытом вышитой скатертью, держал за щиколотки, высоко поднимая ноги, снова оставляя на смуглой коже царапины от жестких наручей и нагрудных чешуй. В приоткрытую дверь, за колыханием занавесей слышались женские и детские голоса. Шаги и смех.

Откидываясь, внимательно смотрел на побледневшее лицо, закушенную пухлую губу, наклонялся, целуя шрам короткими поцелуями, теми самыми. Дождался, когда она выгнется, со стоном хватая его за волосы, скользя по ним потными пальцами. И ускорил мерные движения, жестко и сильно дергая ее на себя, вместе со скатертью, которая почти сползла на пол.

Поспешливые шаги стихли у самой двери. Марита открыла глаза, беспомощно глядя в свирепое мужское лицо, мерно клонящееся к ней.

— Марита! Марит? Ты идешь за сластями? Мы опаздываем.

— Идите без меня, Ойя, — отозвалась та, глядя мужчине в глаза, — я приду потом. Позже.

— Алимку бери, мои парни соскучились.

Шаги удалялись, женский голос грозно прокричал детские имена, суля наказание.

— А, — выдохнул Вест, смеясь и замирая, потом снова толкая ее бедрами между разведенных ног, — а-а-а, течная ты волчица. Любимая сука Марит, лучшая из всех сук всех миров.

Зашипел сквозь сомкнутые зубы, на единственное мгновение обмякая и придавливая ее к столу тяжестью жилистого тела. И сразу же выпрямился, натягивая штаны и поправляя длинный подол рубахи. Улыбнулся, оскаливая крупные, уже пожелтевшие зубы, на лице, изрезанном морщинами.

А через минуту только качались цветные занавески у входа.

Через непосчитанное, протекающее и утекающее время она очнулась, увидев себя одетую, с улыбкой кивающую торопливым словам мужа, который так же торопливо ел, подбирая куском хлеба подливку с тарелки. Смеялся, рассказывая, иногда умолкал, переставая жевать и взглядывая на безмятежное лицо жены. Тогда она тянулась к миске, черпала и накладывала ему еще вкусного овощного соуса, в котором плавали кусочки кроличьего мяса. И Алим, улыбаясь, с благодарностью за уютную заботу, снова принимался за еду.

Ночью, в постели, потянулся, включая ночник, тронул пальцем свежую вспухшую царапину на ребрах.

— А, — легко ответила Марита на вопросительное молчание, — мальчики Ойи принесли нового зверька, пушистый, но когти острые. Сами тоже все исцарапаны.