Карты и сновидения - [2]

— Не буду, — гостья откусила от принесенного пирога, понимающе качая головой, украшенной нелепыми каштановыми кудрями.

— Ты не поняла. Не надо придумывать. Во-первых, совершенно не тоскую. Во-вторых, мы с Андреем расстались по взаимному согласию.

— Отрицание очевидного, — авторитетно заявила Тоня, прожевав пирог, — конечно. А еще гордость. Я ж говорю — графиня ты. В другой жизни у тебя была бы конюшня. Конюшни. Балы. Ницца. Поклонники. Настоящие. А не эти вот. Гоги с Гошами.

Ирина возвела глаза к темноватому потолку. Хлебнула горячего чаю. К мечтам соседки о ее другой жизни она уже привыкла. И к ревности, с которой та относилась к ее спортивной компании.

— Детей тебе надо, — внезапно закруглилась Тоня, отодвигая почти пустую тарелку и вытирая тонкие губы салфеткой, — двоих, а лучше троих. Прекрасные милые девочки и один мальчик, старший, в кителе. В военной академии.

— Тоня, как там роман? Пишется? — Ирине не хотелось прибегать к последнему средству, но пришлось.

Тоня мгновенно забыла о предполагаемых детях. Села прямее, подбирая под табурет недлинные полные ноги, сунула руку в другой карман кофты. Ирина тихонько вздохнула.

— Может, в комнату? — попросила Тоня, — у тебя там так… Как надо, для новой главы.

Ирина встала и покорно пошла в комнату, где в забытом телевизоре развивалась бесшумная драма — плакали женщины, вздымая руки в широких кружевных рукавах, метался между ними какой-то по виду шут в лоскутном кафтане, и давешний черный волшебник снова сатанически хохотал, изгибая брови, и не надоест же ему, подивилась Ирина, выключая фильм.

Тоня уже шуршала у застекленной стенки, куда хозяйка составила ее прежние приношения: витые ароматические свечи, курильницу в виде залитого глазурью античного юноши с подносом у чресел, вышитые рунами салфеточки и крошечные мешочки-саше с сухими травками.

— Можно? Чуть-чуть совсем. Для настроения. Как хорошо, что ты спросила. А я вчера проснулась, уже под утро. Тишина такая. Туман стоит. Я тихонечко села в кухне, там за окном акация, на ней листья еще зеленые. И ветка в окно стук-стук. Ноутбук открыла и такое на меня слетело счастье, Ириш. Как же хорошо жить, да? Даже если смерть потом.

— Любая смерть — это всего лишь сон, — зловеще низким голосом ответила Ирина, усаживаясь в угол дивана и подбирая ноги.

— О! О-о-о! — Тоня застыла с горящей спичкой в пальцах, — я запишу, нужно скорее записать.

— Перестань. Это в фильме только что болтали. Читай давай, — Ирина зевнула и приготовилась слушать. Думала лениво, пока Тоня зажигала свечу и вынимала из своего бездонного кармана сложенные пополам листы писчей бумаги — она каждый день распечатывала плоды ночного вдохновения, на случай, если в мире вдруг кончится электричество, — если надоест слушать, достаточно будет напомнить, Вадик там, проснулся, наверное. И Тоню сдует как сильным ветром.

… А ведь права смешная соседка, мать-одиночка, в чем-то права. Целую секунду, стоя у входной двери, Ирина думала, а вдруг Андрей? Себе к чему врать, не привыкла. Но дальше? Что дальше? Ну, думала, а даже не понять, хотела или наоборот, испугалась. Потому что это сегодня Ирка одна в квартире, а разок в неделю тут ночует тот самый Гога тире Гоша. И пусть Андрей уехал уже почти год тому, но все же они так и не поговорили.

— Он бережно взял ее за подбородок сильными пальцами. И наклонился, обжигая нежное лицо пылающим дыханием. А потом обжег нежные губы горячим поцелуем…

Тоня прерывисто вздохнула. Аккуратно положила листки на стол рядом с трещащей свечкой и повернулась к дивану, сверкнув очками.

— Ну как? — спросила через полминуты тишины.

Ирина повела плечами, кивнула, потыкала кулаком полосатую подушку.

— Ну. Я же просила, чтоб ты не спрашивала меня. Я не читаю таких романов, Тонь. Просто не люблю вообще таких.

— Каких это?

— Женских. Про любовь. Мне детективы больше нравятся. И вообще я редко читаю, некогда.

— Разве он женский? — удивилась Тоня, разглаживая листки, — нет, ну конечно, я женщина, роман женский. Само собой.

— Обиделась? Ну зачем? Вот же. Я не хочу обсуждать, ну… возьми Агату Кристи, например.

— Я не люблю детективы, — быстро сказала гостья, пряча в карман листки и вставая. Свеча потрещала, выдыхая подпаленный аромат благовоний.

— Обиделась. Вечно ты. У тебя там все то нежное, то горячее. Лицо нежное, губы горячие. Как-то чересчур.

— Нет там горячих губ!

— Ну, я в целом. Извини. Я устала, не хочу говорить вообще. Какая литература, Тонь, в два часа ночи?

— Извини. Я пойду. Там Вадик.

Молча вышли в прихожую. Тоня сунула ноги в растоптанные шлепанцы и, кивнув, вышла, перекосив маленький рот с тонкими губами.

Ирина вздохнула и принялась закрывать дверь.

— Ир? — в щель замаячило бледное лицо с тусклыми веснушками, — извини меня, пожалуйста. Я не права. Ты не сердишься?

— Нет, конечно. Спокойной ночи, Тонечка. Вадику привет.

Бледное лицо расцвело улыбкой. Тоня еще раз судорожно вздохнула и отпустила дверь. Ирина постояла, рассматривая в глазок цветастую сутулую спину с кудрями по узким плечам. И ушла в комнату. Не в спальню, хотя утром тренировка и надо бы выспаться нормально. Упрямо легла на диван, не раздеваясь, прямо в халате и шерстяных носках. Потянула сложенный плед, укрываясь до подбородка. Усмехнулась, кусая губу, чтоб не разреветься. Обжег поцелуем. Ах и ах. Горячим дыханием. Графья и графини Тони Беседкиной.