Картина ожидания - [6]

…По реке плыла лодка. На ее борту было написано: «Катерина-одиночка». Река светилась от солнца. Какие- то люди стояли на берегу, в густой тени, показывали на Майю пальцами и смеялись. Они отличались от нее только тем, что Майя плыла по широкой реке, а люди стояли на берегу, но не было более чуждых существ в мире! И Майя легла на дно лодки, чтобы люди не видели ее.

Это был бред.

Майя оказалась в своей комнате. В незапертую дверь вошли Чужие, стали мучить смехом. Чужие были все разноликие, разноглазые, но все они были на одно лицо, одинаковые, будто покрытые общей оболочкой. А Майя лежала перед ними - одна, особенная, другая - уже не меж деревянных бортов «Катерины-одиночки», а меж ладоней Судьбы. Сначала они показались теплыми, а теперь медленно остывали.

«Если бы встать, закричать! Если бы помогли!»

Если стоял среди Чужих и равнодушно смеялся.

«Помоги! Верни время назад! Избавь меня от этого!»

Великий волшебник по имени Если посещает каждого. Сколько он сулит соблазнов! Но это все обман, туман и морок. А время - самое непреклонное, что есть на свете, оно всегда уходит, несмотря на наши мольбы. «Поземщик! Замети все мои следы и все дороги ко мне в памяти, мыслях и сердце, замети, Поземщик!»

И послушно мело, мело - по оледенелому дворцу тайги, и сквозным коридорам рек, и пустынным залам полей… И над горным озером, которое, промерзнув до дна, лежало в отрогах Сихотэ-Алиня, будто чье-то вынутое и брошенное сердце, мело, мело.

Замело следы Майи, и Чужие заблудились в метели и ушли. Поземщик прощально вздохнул и исчез. Его кто-то позвал издалека, кто-то страстно мечтал задержать вылет самолета. Поземщик опоздал, самолет улетел. Но это тоже был бред.

***

Когда Майя очнулась, ночь наводила мосты на землю.

- Цветица! Ох, Цветица, что со мною!

Молчала радость, жившая в цветке.

- Мне худо, успокой меня, Цветица!

Вскипели ветры. Звезды заискрились.

- Цветица, это все обман, неправда это! Скажи мне - светом, звуком или цветом, - что я ошиблась, нет беды со мною!

Цветок молчал, но звезды все играли.

- Ох, усыпила ты меня своею сказкой. Как я могла забыть, что Змей меня поганил? Мне лучше петлю было б свить, чем песни твои слушать, сладенькая лгунья! Нет, быть того не может… Избавиться скорей от яда, что набух во мне и мерно созревает! Зеленоцветный, златоглазый яд - с руками и ногами? Или вечно он на брюхе будет ползать, рот сомкнувши, и лишь единожды его разверзнет, чтоб до смерти ужалить мать свою - меня?

Она уткнула в пол лицо и билась лбом о крашеные доски. И тут Цветица голос подала:

- Всегда в душе у вас, людей… у всех живых таятся в душах змеи. Бывает, ползают они, скрипят своею чешуею - так, что достигает этот скрежет пределов мирозданья, которому не найдено пределов. Бывает, человек уже насквозь пропитан ядом. Яд в кончиках ногтей и сбритых волосах. Во взгляде и в походке. Даже платье не скрывает, что из пор не пот, а яд сочится. Вечно Змей над человеком власти ищет, но… не всегда находит. Скрутить в клубок упругий, придавить под гнетом доброты тугую змейку злобы, ей зубы затупить, а яд отдать алхимику великому - душе своей бессмертной, чтобы свинцовое безумье злобы в златое милосердье превратить. Так поддержи, о Мать, дитя свое при входе в жизнь. Пусть ласкою, любовью и заботой с первых же часов благоуханья его во чреве, в этой маленькой Вселенной, будет обезврежена невидимая змейка.

- Цветица! Мне - любить змеенка?!

- Ни одно дитя, хоть и чужое, хоть и чуждое, хоть с четырьмя руками, хоть шерстью будь покрыто, родителей себе не выбирает. Откуда же у взрослых это право - решать вопрос о жизни или смерти? Вы, взрослые, - Судьбу свою способны хоть на йоту повернуть с ее дороги звездной? А дитя, которое от вас зависимо всецело?… Твой вздох, глоток, слеза - его. Жжет его твоя печаль огня сильнее. Крепче яда травит ненависть твоя. Живой воды скорее исцеляет движенье сердца: «Там, во мне, святое существо. А я - сосуд всего лишь, охранитель. Мне святость ту беречь, не расплескав ни капли и преумножив благодать, что детям всем даруется от века!»

- Цветица! Но за что в меня вонзился перст Судьбы?

- Чтоб из твоей невинности бессильной взошел иной цветок. Цвет беспокойства! Нет в покое света, звука, мысли. Покой и глух, и темен, и безжизнен. Лишь из раскола, муки, боли мысль восстает и чувство. Твое дитя пусть так восстанет в стремленье вечном к счастью - не к покою! Узнать он обречен, что к достиженью путь - счастливей достиженья. Узнать - и научить других.

- Но сам-то он достигнет счастья?

- Может быть. Но тут же и отринет его, чтобы не стало счастье надоевшим Прошлым. Тускнеет исполнение желанья перед желанием самим. И только это импульс посылает движенью вечному вперед.

- Ох!… Бедное мое дитя…

- Его уже ты любишь.

- Мы дышим в лад. И руки равно стынут, и ноги заплетаются, блуждая в болотах чужеродья. Но снова - вздох единый - и снова сердце бьется - и мы идем вперед - одно стремленье, вместе, разом - звук и отзвук.

- Ты все поймешь, я знала. Во Вселенной мужчинам - биться. Женщинам - жалеть. Цветам - цвести. А детям - нарождаться.

***

Зеленый луч весны проник на землю и поджег ее. Воскурили туманы свои фимиамы солнцу. Сперва дерзкий подснежник выглянул. Потом, излечивая зимние хвори, давая прорваться застойной крови, Природа выпустила адонис и, ветреницу. Наконец сиренью омылась душа, и земля превратилась в одно сплошное поющее горло.