Картезианский развратник - [13]

Я позволила ей произнести свою речь, а когда увидела, что она закончила, спокойно достала из кармана годмише.

— Вот, — сказала я ей столь же невозмутимо, — доказательство святости, добродетели, целомудрия, по крайней мере, одной из них.

Я внимательно следила за реакцией нашей доброй настоятельницы. Она уставилась на меня, покраснела и впала в замешательство, чем совершенно выдала себя. Все это неоспоримо доказывало, что годмише принадлежит ей самой. И я получила еще одно свидетельство, когда она выхватила у меня его из рук.

— Ах, дорогая моя девочка, — проворковала она, мгновенно сменив гнев на милость, — возможно ли, чтобы в столь благочестивой обители нашлись заблудшие души, способные завести подобный инструмент! Господи, поверить не могу! Милое дитя, никому не говорите, что вы тут нашли. А я со своей стороны проведу самое тщательное расследование, чтобы не торопясь принять решение. Однако, милочка моя, почему же вы хотите нас покинуть? Может, вернетесь к себе в комнату, а я все улажу? Просто скажем всем, что это была досадная ошибка. Рассчитывайте на мое расположение, ибо я вас очень люблю. И будьте уверены, что, несмотря на этот инцидент, вам никто и слова дурного не скажет. Теперь я вижу, что мы и в самом деле погорячились, наказав вас таким образом, я обязательно расскажу об этом мадемуазель Верлан. Господи Боже! — воскликнула она, снова взглянув на годмише. — Как же лукав дьявол! Верю. Небеса простят меня, это… Ну что за гадость!

В этот момент, когда мать-настоятельница заканчивала свою речь, вошла моя мать.

— Итак, я узнала, мадам… — обратилась она к настоятельнице, но тут заметила меня. — А вы, мадемуазель, что здесь делаете?

Нужно было что-то ответить, а я совершенно растерялась, покраснела, опустила глаза. Моя мать ждала, я что-то лепетала. Настоятельница заговорила вместо меня и сделала это очень умно. Она не стала возлагать всю вину на меня одну, как это сделали остальные, ее обвинения не были чрезмерными и как бы убеждали в моей невиновности. Весь этот инцидент стал результатом неосторожности, никак не связанной с чувствами, и развратного поведения юного безумца, которому отныне запрещено приближаться к решетке. В заключение она сказала, что более всех стоит винить мадемуазель Верлан, поскольку именно она разболтала о том, о чем должна была помалкивать, раз это не делало чести ее брату или, по крайней мере, мне. Однако эта девица совершенно об этом не подумала, и потому, сказала настоятельница, ей хочется исправить причиненную мне обиду. Я не могла желать ничего лучшего, ведь получалось, что я вышла белее снега из приключения, в котором сама не получила ни малейшего ущерба, но вину за которое собирались возложить на меня. Теперь, придя к соглашению с настоятельницей, я оказалась под ее защитой. Даже матушка пожалела меня и разговаривала с растрогавшей меня нежностью.

Души, ревностные во славу Господа, умеют извлекать пользу из чего угодно. Вот и настоятельница с моей матерью сообща решили, что, раз я имела несчастье быть введенной своим ближним в невольное искушение, я должна примириться с Отцом милосердным и приобщиться к святому таинству покаяния. Пришлось мне выслушивать проповеди, которые я не буду пересказывать, дабы не утомлять тебя.

Матушка своими наставлениями почти обратила меня на путь истинный, однако, я имела неосторожность признаться отцу Жерому, какие страдания я испытывала в своем обращении. Одному Богу известно, как наслаждался, должно быть, этот старый развратник! Я бы никогда не стала ему всего этого рассказывать, тем более, что разве он сам об этом не знал? Ибо я ни за что не поверю, что Господь может толкнуть девушку на грех лишь для того, чтобы потом утешать ее в ее мучениях. Ведь если девушка ублажает себя сама, то лишь потому, что у нее нет мужа, который бы удовлетворил ее. А пытаясь унять снедающий ее жар, она использует те средства, которые предоставляет ей природа. Разве может быть в этом что-то преступное?

Несмотря на то, что я доверяла отцу Жерому маленькие тайны, я не позволяла захватить себя врасплох. Было ли это раскаяние? Вовсе нет. Я сопротивлялась потому, что отец Жером отказывался отпустить мне грех, и я до слез боялась снова стать объектом злословия. Я боялась, что стоит мне показать врагам свое замешательство, я только дам им новый повод для торжества. Я отправилась в церковь и устроилась на молельной скамеечке прямо напротив алтаря. Вдоволь поплакав, я немного успокоилась и заснула прямо там.

Мне снился дивный сон, будто ко мне пришел Верлан, обнял меня крепко-крепко и прижался ко мне бедрами, стиснул мои груди, покрывая их поцелуями. А я раздвинула ноги, готовая на все, и мне было так хорошо, что я проснулась. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила, что действительно нахожусь в объятиях мужчины. Еще погруженная в сладостные мечты, я подумала, что мой сон сбывается наяву, и меня обнимает мои возлюбленный. Но нет, кто-то действительно обнимал меня сзади. И едва я очнулась, как тут же зажмурилась от нахлынувшего наслаждения, не в силах даже посмотреть, кто же мне его дарит. Я чувствовала, как что-то твердое и раскаленное двигается во мне, как горячая жидкость течет по моим ногам, а еще я слышала тяжелые стоны позади себя. Я тоже застонала, и в то же мгновение я почувствовала, как меня заполняет горячая влага, смешиваясь с потоком моего собственного сока, сладостная боль поразила меня и я без сил повалилась на молельную скамью.