Карл Бруннер - [5]
Маленький красный фронтовик, описывая огромную дугу, летит с пятого этажа в голубом майском воздухе и с тихим жалобным звуком хлопается посреди двора в лужу. Ванька-встанька качается, звенит. Никто его не слышит. Он стоит по грудь в воде, но маленькая мокрая голова весело и храбро сверкает на солнце.
Полиция обшарила в бруннеровской квартире все уголки. Ничего стоящего внимания не найдено. Послали за швейцаром Фогелем, но и он больше никаких справок дать не мог.
Тогда офицер схватил фотографию, лежавшую на столе. На ней был изображен мальчик лет десяти. У него был умный и смелый взгляд. Офицер смотрел на фотографию и задумчиво облизывал губы.
— Послушайте-ка, — обратился он, наконец, к «птенчику», робко стоящему перед ним. — Кто этот олух?
Он таким быстрым движением сунул фотографию под нос швейцару, словно хотел застигнуть его врасплох.
— Ну-ка, живее! Кто это?
Он пронизывал бедного «птенчика» колющим взглядом.
Но «птенчик» не мог так быстро ответить. Он взял фотографию дрожащей левой рукой и, заикаясь, пробормотал:
— Сейчас, господин офицер, сию минуту… Пожалуйста…
Одновременно он трясущейся правой рукой искал по всем карманам очки, вертясь при этом волчком.
— Сию минуту, господин офицер… Один момент…
Наконец, очки найдены. Но они в футляре, а вынуть очки из футляра, держа другой рукой фотографию, тоже дело нелегкое!
А держать фотографию и футляр да еще надеть в то же время очки — эта задача для трясущихся рук кажется технически неразрешимой…
— Кто же это такой? — лопочет он торопливо. — По-видимому… сейчас, господин офицер, посмотрим… У меня, видите ли, очень плохое зрение. Уж вы извините! Мне кажется, это…
Но тут фотография проскальзывает у него между пальцами как раз в тот момент, когда этой же рукой он хочет надеть очки. «Птенчик» поспешно нагибается за фотографией. Но теперь падают на пол очки, потому что он их не успел еще как следует зацепить за уши. Надо поднять и то и другое. А тут еще падает футляр… Нет, двумя руками никак не справиться с тремя вещами!
В конце концов очки все-таки надеты, и фотография снова у него в руках.
— Да, конечно! — пыхтит «птенчик». — Конечно, это он! Это Карл, ее сын. Ему только что исполнилось десять лет.
— Где он? — прикрикнул на него офицер.
— Вероятно, в школе, Он должен скоро придти домой.
— Ага! — Офицер кашлянул, чтобы привлечь внимание шпика. Вот теперь он ему покажет, как он умеет вести расследование! И он высоко поднимает брови и корчит важную мину.
— Так… гм… Скажите-ка, швейцар… А у этого Карла есть родня, куда бы он мог теперь пойти?
— Мне кажется, господин офицер… — начал было «птенчик», но в дверях раздался голос его жены:
— У нее никого нет в городе. Она всего год как приехала из провинции.
Фрау Фогель только что поднялась наверх и двинулась прямо на офицера.
«Птенчик» робко подался в сторонку, чтобы не попасться ей на дороге.
Даже офицер слегка отодвинулся назад.
— Она сама почти никогда не выходила из дома. Сомнительная домоседка, что и говорить! Но зато к ней ходили совсем уж подозрительные люди. Верно, это были ее милые товарищи!
— Спасибо, — холодно и важно сказал офицер. И, опершись локтем на стол, он стал обмахиваться фотографией.
— Мамаша захочет, верно, взглянуть еще разок на свое отродье? А? — протянул он и взглядом, полным превосходства и лукавства, посмотрел на шпика. — Этот парнишка может нас навести на след.
— Конечно, — поддакнул, улыбаясь, шпик. — Превосходная идея, господин офицер.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Карл Бруннер возвращался с Францем Шраммом из школы. Они шли весело и бодро, потому что сегодня был конец учебного года. Завтра начинались каникулы. Конечно, ребята всегда предпочитали каникулы занятиям в школе.
Но с прошлого года, с тех пор как в школе воцарились наци, она стала для обоих мальчиков сущим мучением. Оба они хорошо знали, чего можно ждать от фашистской банды.
Отец Карла еще тогда, когда они жили в Бреславле, умер в концентрационном лагере Зонненбург. Было объявлено, что он умер от легочного кровотечения. Но отчего оно произошло? Об этом умалчивали. Ясно, что наци замучили его до смерти, потому что он был коммунист и всю свою жизнь боролся за рабочих.
Только один день мать плакала и горевала. А назавтра она отправилась в партийную организацию, и с тех пор работы у нее было всегда по горло. Карл часто слышал, как мать беседовала с товарищами. Поэтому он давно уже знал, что наци обманывают рабочих, эксплоатируют их, защищают капиталистов. И он также хорошо знал, что наци убили его отца.
Год назад вдруг, посреди ночи, матери пришлось уехать из Бреславля. Карл не знал почему. Но он догадывался, что опять из-за полиции и наци. На берлинском вокзале их встретили товарищи и отвели в теперешнюю квартиру. Каря помнит, что мать велела ему никогда не рассказывать об отце и о том, что они жили в Бреславле.
Что же касается Франца, то он был сыном бедного сапожника. И хотя отец его был больной и ворчливый и совсем не умел говорить о политике, все-таки и от него Франц кое-что услышал и понял. Дело в том, что иногда отец рассказывал о войне, обо всех ее ужасах и мучениях.
Кое-что он рассказывал и о господах офицерах, которые умудрялись даже в то ужасное время напиваться и объедаться до отвала.
