Карл Бруннер - [3]
Но всего лишь одно мгновение… Затем она подбегает к столу, выдвигает ящик и торопливо выбрасывает оттуда разные бумаги.
При этом на пол падают и вещи, которые, по-видимому, не ей принадлежат: ящичек с красками, старые испорченные часы и, наконец, маленький ванька-встанька. Падая, он звенит, потому что внутри игрушки находится крошечный колокольчик. Эта маленькая железная фигурка изображает красного фронтовика с поднятым кулаком. Вот он, как живой, качается между ящичком с красками и часами, а маленький колокольчик звенит да звенит: «Плим, плим, плим… Я упал. Подними меня». Но вскоре он останавливается и стоит прямо и твердо, как и подобает ваньке-встаньке.
В то время как Гедвига Бруннер рылась в ящике, штурмовики уже вышли из швейцарской. Офицер и шпик с тремя полицейскими торопливым шагом стали подыматься по лестнице. И тут со второго этажа послышался пьяный хриплый рев.
— Пожалуйте, пожалуйте! Долой жидов! Перережем всех жидов! — рычал кто-то, и на площадке появился дядюшка Оскар все с той же недокуренной папиросой в зубах. Он шатался, как пьяный, между перилами и стеной, загородив собой узкую лестницу. Когда полицейские подошли вплотную, он всей своей тяжестью навалился на них и заорал:
— Хайль Гитлер! Вот настоящие, крепкие молодцы! Чисто арийская раса…
Он обнял офицера. Тот отодвинул его от себя, и дядюшка Оскар повис на шее другого полицейского. Они никак не могли отвязаться от него. Ведь с таким восторженным национал-социалистом не хотелось сразу обойтись слишком сурово.
— Видно, именины справлял, а? — ласково сказал один из полицейских. — Ну-ка, дай пройти!
Но дядюшка Оскар продолжал горланить и загораживал путь.
Тут шпик тихо прошепелявил своим обычным сладеньким голоском:
— От него вовсе не пахнет алкоголем, — и, не переставая нежно улыбаться, он нанес дядюшке Оскару короткий, молниеносный удар в подбородок. Старик сразу упал, как подкошенный. Шпик проделал все это быстро и незаметно, и вид у него был такой, словно ничего и не произошло.
Ноги полицейских переступили через лежащее тело и торопливо затопали вверх по лестнице.
Дядюшка Оскар скатился на несколько ступенек вниз и открыл глаза. Сначала он потянулся за своей папироской. Она лежала невдалеке. Он хотел сунуть папиросу в рот, но заметил, что мундштук в крови.
«Ага, — подумал дядюшка Оскар, — по-видимому, выбит зуб». Он ощупал свой рот и вытащил двумя пальцами правый резец.
Тогда он достал из кармана кусочек газеты и бережно завернул в нее выбитый зуб и окровавленную папиросу.
— На память, господа, — проворчал дядюшка Оскар, и в его добродушных глазах блеснул жесткий, злой огонек. — На память, милые господа! — ворчал он, засовывая пакетик в карман. Затем он приподнялся и стал прислушиваться. Полицейских не было видно. Их тяжелые шаги доносились уже с третьего этажа.
Всего два этажа до бруннеровской квартиры… Самое большее — минута ходьбы…
В этот самый миг Гедвига Бруннер еще стояла в кухне у плиты. Она погасила газ, сняла маленький блестящий алюминиевый горшок и поставила его в духовку. Все это было сделано с молниеносной быстротой. И, только закрывая духовку, рука ее дрогнула и задержалась. Ее веки опустились, и казалось, ей больно думать о чем-то… Напряженное и строгое лицо фрау Бруннер стало необычайно мягким…
Это был опасный момент. До этой минуты ей удалось не думать ни о чем другом, кроме своей прямой задачи: скрыться от полиции и не оставить никаких следов. Но теперь, когда она поставила в духовку еду для Карла, — может быть, в последний раз, — теперь ее сердце больно сжалось. Что будет с ее сыном? Что он будет делать? Как найти его снова? Ведь она ничего не может сказать ему!.. Карл еще ребенок… Даже нельзя отгнить ему адрес… О, полиция достаточно хитра! У такого ребенка она сразу бы все выпытала. Как тяжело! Такие мысли проносились в голове Гедвиги Бруннер. Но и это длилось не дольше четырех-пяти секунд. Она взяла себя в руки и побежала обратно в комнату.
(Полицейские поднимались уже на пятый этаж).
Теперь, одним рывком, стол придвигается к двери, как последняя баррикада… Схватить сумку и вспрыгнуть на подоконник — дело еще нескольких секунд. И Гедвига Бруннер уже стоит между развевающимися белыми тюлевыми занавесками. Перед ней простор голубого неба и красные черепичные крыши домов.
С подоконника падает горшок гиацинтов. Гедвига Бруннер оглядывается. Голубой гиацинт! Жаль!
В это мгновение в прихожей раздался звонок и грубый окрик за дверью:
— Откройте! Полиция!
Вторичного окрика и удара в дверь Гедвига Бруннер не слыхала: она уже спустилась из окна на крышу и карабкалась к брандмауэру. До него было не больше двадцати метров. На соседней же крыше виднелся чердачный люк с открытым окошечком. Гедвига Бруннер знала, кому принадлежит этот чердак.
Маленькая входная дверь оказалась крепче, чем этого ожидали полицейские. Ее нельзя было просто высадить плечом. Тогда шпик вытащил из кармана брюк железный ломик. Но все-таки прошло некоторое время, прежде чем удалось сломать замок и щеколду. Дядюшка Оскар внизу, на первом этаже, слышал доносившиеся сверху проклятия. На дверях была еще и стальная цепочка. Слышно было также, как выломали в двери отверстие, для того чтобы просунуть в него руку и снять цепочку.
