Карфаген должен быть разрушен - [75]

Чистым должно было быть не только тело жрицы Весты, но и ее помыслы. Ей предписывалось, глядя на огонь, желать благоденствия сенату и римскому народу, возносить молитвы во славу римского оружия. Но даже самому проницательному из великих понтификов не дано было знать, какие мысли роятся в голове девы.

Вчера, встретившись с отцом, Элия узнала о появлении в Македонии самозванца. Мгновенно прояснились казавшиеся ей темными намеки Андриска и его поспешное бегство. «Великий народ, потерявший своих царей, вручит мне корону», — конечно же, он имел в виду Македонию и Персея с сыновьями. Тогда дракон о семи головах — это Рим. Значит, Андриск надеется сделать то, чего не удалось ни его соотечественнику Пирру, ни самому Ганнибалу, — войти в Рим победителем…

Элия бросила в пламя кусок коры и закрыла глаза. В памяти ее возник Андриск, но не таким, каким она его помнила, а с гордым взглядом, глазами, принявшими блеск короны. «Сотер![103] — прошептала она. — Мой сотер! Мир не знал подобных тебе царей! Всем им власть доставалась как наследственная болезнь. Ты же добыл корону ради нашей любви. И что мне до сената и римского народа. Лишь бы ты был жив, мой Андриск!»

НА БЕРЕГУ СТРИМОНА

Могучий Стримон на пути своем к морю раздвигает горные хребты и образует равнины. Одна из них, раскинувшаяся под откосами известняковых холмов, носила имя Бег Коней. Во многих ее местах виднелись углубления, как бы вдавленные гигантскими копытами. Если верить преданиям, это следы коней Диомеда, фракийского героя, кормившего своих лошадей мясом пленников. Оттого-то и выросли кони гигантами, а их ржанье заглушало рев падающей воды. Когда же сюда проник бесстрашный Геракл, чтобы спасти людей, обреченных на съедение, напуганные кони-людоеды перемахнули через Стримон и исчезли.

Весной ямы заполнялись талой снеговой водой и превращались в болотца. К середине лета, когда от зноя все вокруг выгорало, в выбоинах буйно зеленела трава. Овцы и коровы находили здесь корм, и это было известно пастухам, которые стали воинами. От них-то и узнал Андриск о Беге Коней и выбрал это место для засады.

С вечера в ямах обосновались поводыри с молосскими псами. Тогда же ущелье между холмами заняли македонцы и фракийцы.

— Пора высылать разведку! — подсказал царю Барсаба.

— Собери пастухов! — приказал Андриск.

Когда пастухи, вооруженные копьями, выстроились, Андриск объяснил им задачу и предложил выйти тем, кто хорошо знает эти места.

Из строя вышли двое: один — высокий, белобрысый, другой — коренастый, темноволосый.

— Мы оба знаем эти места, — сказал высокий. — Но видишь, — он показал на свои ноги, — я босой, а он обутый.

Раздался хохот.

— Что тут смешного? — удивился Андриск.

— Позволь, царь, я объясню, — вмешался Николай. — Есть такая притча. Послали в разведку босого и обутого. Босой шел медленно, прощупывая подошвами каждую неровность. Обутый торопился: для него вся земля была покрыта кожей. Поэтому он напоролся на вражескую засаду и погиб. Босой же вернулся, разведав все, что нужно.

— Прекрасная притча! — похвалил Андриск. — Но идите оба. Башмаки всегда можно снять.

Воины ответили одобрительным смехом.

Стемнело. Воины полудремали, усыпляемые треском цикад. Но сторожевые посты зорко охраняли равнину, ожидая возвращения босого и обутого. Собаки лежали, высунув языки. Они крутили головами и беззвучно зевали. Казалось, предстоит охота на волков и животные ждали рассвета.

Рано утром с низин в горы пополз туман, вскоре заполнивший всю равнину. В белых клубах пара нельзя было ничего разглядеть. Но было все слышно: позвякивание вражеского оружия, приглушенные голоса центурионов, стук калиг о камни.

Когда первые манипулы, пройдя равнину, достигли ущелья, где прятались македонцы, раздался условный сигнал — крик совы.

Тотчас была спущена первая свора собак. О том, что они достигли цели, можно было судить по отчаянному реву укушенных. Никакое правило римского воинского устава не предусматривало, как действовать в подобных случаях. Наступило полное замешательство. Кто пытался отбиться от псов, кто бросился бежать. В тумане многие падали в ямы, и там их ждали другие псы. Они рвали беглецов, прокусывали им руки и ноги.

В это время раздался воинский клич. В бой вступили фракийцы. Решив, что дорога перерезана сзади и спереди — хотя на самом деле впереди никого не было, — ромеи, преследуемые собаками, бросились к известняковым холмам. Здесь их во всеоружии ожидали македоняне. Даже одинокий римский воин страшен в рукопашном бою. Но до рукопашной не дошло. Римляне наткнулись на лес сарисс. Македонская фаланга шла вперед, сметая все на своем пути.

Поднималось солнце, рассеивая утренний туман. Андриск в сопровождении Николая медленно проходил по полю боя. Бледные лица, неподвижные, обращенные к небу глаза, страшные раны от собачьих клыков.

— Вот! — воскликнул Николай, показывая на мертвеца в серебряной пекторали. — Претор Ювенций Фална.

— Я думал, — проговорил Андриск, остановившись, — ромеи послали военачальника, умудренного опытом. Но я вижу, это был человек моих лет. И он слишком торопился.

Из низины послышался шум голосов. И прежде чем показались головы кричавших, стал виден раскачивавшийся на шесте серебряный орел, знак третьего легиона.