Карфаген должен быть разрушен - [76]

— Клянусь Мелькартом, это твои фракийцы, — воскликнул старый моряк, — они отыскали орла. Теперь твоя победа стала полной.

— Наша победа! — поправил Андриск.

Барсаба был без плаща. На его обнаженной, бронзовой от загара груди пламенела голова барса, чье имя носил он и его соплеменники.

Николай, встав на колено, снял с претора пектораль. Андриск понял его намерения. И когда Барсаба и фракийцы были шагах в двадцати, царь взял из рук старого моряка доспехи римского военачальника. И в тот момент, когда Барсаба швырнул под ноги царя римского орла, Андриск протянул фракийцу драгоценный трофей.

Барсаба приложил пектораль к своей груди, и торжествующий рев победителей потряс горы.

А потом подвели пленных. Их было человек двадцать.

— Что с ними делать? — спросил Николай.

И вдруг один из ромеев выбежал вперед и бросился в ноги Андриску.

— Ты помнишь меня, Филипп? Я тебе из коры вырезал кораблик, и меня прогнали. А тот, — он показал на ромея с бычьей шеей и руками мясника, — центурион Орбилий. Это он замучил твоего отца Персея. Он хотел отравить и тебя, но добрые люди тебя увели и похоронили другого мальчика.

Николай взглянул на царя. Он был бледен. На его лбу выступили капли пота.

— Тебе плохо, царь? — спросил он. — Принесите кто-нибудь воды.

— Не надо! — проговорил Андриск глухо. — Я старался замкнуть свою память от воспоминаний. Но вот отыскался очевидец, и всплыло все страшное, что было со мной все эти годы.

Андриск внимательно изучал лица ромеев. Видимо, никто из них не понимал эллинского. Только на физиономии Орбилия появились следы беспокойства.

— Я узнал этого негодяя. Это начальник стражи. Зверь.

Андриск сделал паузу, ожидая реакции ромея, знавшего эллинский.

И тот понял, что от него требовалось.

— Да! Да! Его поставили над нами. А потом, я слышал, его вызывали в сенат отчитываться.

Андриск кивком подозвал телохранителя.

— Этого, — он ткнул пальцем в Орбилия, с тупым изумлением уставившегося на него, — пусть отведут в Эги и содержат под строгой охраной.

— Будет исполнено. А остальных?

— Остальных продать, кроме этого. — Он показал на ромея, стоящего на коленях. — Его отпусти. Должны же в Риме узнать о своем поражении.

Оставшись наедине с Николаем, Андриск сказал ему доверительно:

— Наша первая удача, но, как бы мы ею ни гордились, надо думать о будущем. Теперь ромеи пошлют против нас несколько легионов во главе с более опытным полководцем.

— Но у нас будет передышка в несколько месяцев, — заметил Николай. — Надо увеличивать наше войско. Ведь многих, пришедших в лагерь, мы отослали. Теперь, услышав о победе, явятся и новые.

— Все равно одни мы с Римом не справимся. Надо не повторить ошибок моего отца. Ты мне говорил, что в Коринфе избран стратегом взамен Диэя Критолай, сын Телекла.

— Да, государь. Я слышал, что он уже давно призывает ахейцев отвергнуть союз с Римом.

— Вот наш союзник. Нам во что бы то ни стало надо договориться о совместных действиях. Я хотел бы сам встретиться с Критолаем, но это невозможно. Надо отправить в Коринф надежного человека, наделив его чрезвычайными полномочиями, и при этом о нашем посольстве не должны узнать ромеи.

— Доверь мне это дело, государь, — внезапно проговорил Николай.

— Нет! Нет! — возразил царь. — Ведь ты же мой главный друг и помощник. Через несколько месяцев могут высадиться ромеи.

— А я обернусь за месяц, — сказал Николай. — У меня есть план.

Они прошли к берегу Стримона и продолжали беседу, глядя на пенящуюся воду. Рев могучей реки заглушал звуки человеческой речи.

С ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА

— Но ты мне обещал показать город, — заметил Полибий, когда Менилл повел его к гавани. — Ведь когда я был послом, я ничего не видел.

— Мои планы не изменились, — ответил Менилл, улыбаясь. — Я покажу тебе Александрию с высоты.

Он протянул руку к находящейся шагах в двухстах от гавани громаде маяка.

Полибий внимательно осмотрел маяк с подножия до вершины, вокруг которой кружились едва видимые птицы.

— Кстати, — спросил он, — я что-то не помню: кто соорудил это чудо света?

— Если бы ты спросил меня два года назад, я бы ответил: Птолемей Филодельф. Ибо надпись на основании маяка гласила: «Птолемей Филодельф на века». А теперь могу сказать — маяк построил Сострат из Книда.

— Нашли в архиве расписку о получении этим Состратом вознаграждения? — предположил Полибий.

— Вовсе нет, обвалилась известка, на которой было написано царское имя, и под ней обнаружилась надпись, выбитая на камне: «Воздвиг Сострат-книдянин ради спасения мореходов». Весь день у маяка стояла толпа, и все удивлялись находчивости архитектора.

— Великолепно! — воскликнул Полибий. — Поучительная история. Жаль, что историк Тимей не написал свой труд на известке…

— Но мы, Полибий, пришли! — перебил Менилл.

И вот уже они поднимаются по винтообразной лестнице, устроенной таким образом, что через каждые сто двадцать — сто пятьдесят ступеней имелась площадка для обзора.

На первой площадке Менилл рассказал о районе близ гавани.

— Видишь этот дворец, — показал он на здание, сверху имевшее форму геммы. — За ним кучка деревьев и круглое озерцо с островком посередине. Это внутренняя искусственная гавань, сооруженная по образцу карфагенской. Вход ее в большую гавань с этой стороны не виден. У островка стоят военные суда. Чтобы их нельзя было сосчитать, на маяк не пускают чужеземцев.