Карьеристы - [99]
Зина через плечо глянула на спутников и молча зашагала дальше. Невысказанные слова, мысли и чувства мешались в ее разбушевавшемся сердце…
Покончить с девственностью… Много раз собиралась… Покончить! Время бежит быстрее, чем надо. Безумно быстро!.. Но не они… не эти… Вальдас становится негодяем. Хорошо, что за ней последнее слово. Она умеет выбирать. Знает себе цену. Не теряет головы. Да… Хорошо… А все равно придется… Никуда не денешься… Тот, кто довольствуется одной парой башмаков, — разве это мужчина? И от тебя того же будет требовать… Послушайте, настоящий мужчина складывается из множества вещей… Хорошие руки, хорошая голова; бутылка — не товарищ… Главное — направление деятельности. Все остальное приложится… И еще — об этом она подумала несколько позже — среди этого неизбежного веселья — а как его избежать? — уже не такого, как раньше… среди веселья и трудной жизни надо сохранить… хоть немножко доброты. Для детей, для мужа…
Внезапно перед ними открылось озеро. Они ускорили шаг, подошли и остановились на высоком берегу. Широко раскинувшаяся водная гладь сияла на солнце как фантастическое зеркало, усыпанное мелкими звездами. Густой стройный лес на противоположном берегу — как огромный орган. Вокруг тишь, озеро видит сны; красота снисходит откуда-то сверху… Ветерок едва дышит в верхушках деревьев. Подождем, кто-то должен заговорить!..
— Мальчики! — не выдержала Зина. — Видите, куда я вас привела? А еще и на моторке прокатимся — ну не прелесть ли?! Купайтесь, я иду к инженеру, пусть готовит лодку.
«Вилла» инженера — старый автобус, установленный на высоком берегу озера среди молодых сосенок; сиденья вынуты, оборудованы две комнатки; у дверей — «Волга», на озере покачивается моторка.
Эдуардас и Вальдас с серьезными, слегка смущенными лицами сидят на берегу поодаль друг от друга и молчат, тайком поглядывая на часы. Вдруг Вальдас разделся, прыгнул в воду, поплыл, нырнул, вынырнул, повернул к «вилле», которая была совсем рядом, толкнул прикованную цепью моторку, вернулся к Эдуардасу.
— Там человек в резиновых сапогах удит рыбу, — сказал он, глубоко вздохнув.
Эдуардас промолчал. Время бежит, время остановилось.
Парни поглядывают друг на друга — надо бы что-то сказать, но ни один не хочет начинать.
Наконец возвращается Зина.
— Не слишком ли ты долго задержалась? — проворчал Вальдас.
— А мне кажется, слишком коротко, — весело ответила Зина.
— Целовалась с этим?
— Целовалась. Ну и что?
— Прыгну в воду и утоплюсь, — сказал Вальдас, сам удивляясь своему странному тону.
— Топись.
Она села на обрыве и стала насвистывать мелодию грустной народной песни: «Вернись, вернись, паренек молодой, у меня сердечко болит…»
— Сейчас он лодку подготовит… Что я еще хотела сказать?.. Ах да, мальчики, приглашаю вас на свадьбу. Выхожу замуж.
Вальдас и Эдуардас молчали. Долго молчали.
— Интересно оборудована эта дача, — бойко сказала Зина. — На стенке ружье…
— Ружье?!
— Да. Ружье.
Где-то далеко кричала одинокая чайка.
АНУПРАС ШЛЕПНУЛСЯ С НЕБЕС
Перевод В. Чепайтиса
На солнцепеке, за кустом шиповника, не торопясь, самозабвенно умывалась юная нагая богиня. Куст весь просвечивался; бросив на нее, пусть и невольно, взгляд, нетрудно было поверить, что там плескалась светловолосая Афродита.
Зачерпнув горстями воду из деревянной бадьи, она поливала пенную грудь, блестящий бархатный живот, растирала округлые щеки, короткую мягкую шею.
Колодец был обомшелым, старинной каменной кладки; вода на вкус отдавала льдом и мятой и славилась чародейной целебной силой. Поутру водой из этого колодца смывали сонливость и дурные сны, возвращая коже младенчески розовую упругость, и даже проклятия забывали здесь.
Афродита знала все человеческие секреты, а сама в эту минуту прикоснулась к тайне жизни и смерти. То ли хрустальная вода, то ли нагота в сочетании с кустом шиповника, то ли летнее утро, вновь и вновь сулящее счастье, обессмертили ее… Загорелая спина отливала медью, голени и бедра были мощней, чем у любого человека или зверя, тяжелый венок волос божественно украшал ее широкий лоб. Она это знала. Ей захотелось растянуть свое бессмертие. Умывшись, она вышла на лужайку, прогулялась по тропке, протоптанной к колодцу, постояла на солнце и только потом открыла дверь в дом и попросила полотенце.
В избе испуганно взвизгнули:
— Ах! Петронеле! — Голос был женский.
Это заурядное имя не шло к ней, да она в эту минуту и не была сама собой.
Сонный старик, кофейничавший за столом, откинулся на спинку стула и не мигая уставился в приотворенную дверь. Все это было знакомо ему и в то же время совсем внове. Пока его неповоротливый мозг осознал и оценил происшедшее, дверь захлопнулась и видение исчезло. Но старик все не мог перевести взгляда, раздувая тонкие ноздри и часто моргая, — недолго подумать, что его глаза выскочили из орбит и улетели. Ему показалось на миг, что комната, где он пьет кофе, лишилась стен и он очутился за кустом шиповника, у колодца; потянуло колодезной водой и мятой, задрожал воздух, донеслось эхо далекой песни — о ней он подумал как раз сегодня утром, — песни косарей, он пел ее десятки лет назад. Все это было непонятно, но бесспорной действительностью.
